Я давно не рассказывала вам про постгуманистическую архитектуру — а очень зря. Это башня Кэмпбелла: девятиметровый дом для летучих мышей, который врач-инфекционист Чарльза Кэмпбелл придумал в 1910-х в Техасе, чтобы рукокрылые боролись с малярийными комарами. Это называлось Hygieostatic Bat Roost (то есть «Гигиеническое убежище для летучих мышей»).
Сначала у Кэмпбелла ничего не вышло: первая его башня не сработала (он не смог привлечь в неё рукокрылых), но он понаблюдал за летучими мышами как следует, и следующие дома заработали. Там же копился ценный помёт, который использовался для удобрения земли и назывался «чёрным золотом». Всего было построено 16 таких деревянных сооружений высотой в несколько метров (маленький человечек на фото — сам Кемпбелл), но большинство из них не сохранились.
Благодаря Кэмпбеллу летучих мышей запретили убивать в Техасе — ввели за убийство штраф (то есть до этого их, видимо, убивали довольно активно). Летучие мыши — нехаризматичный вид: они не нравятся людям, нам сложно соотносить их повадки, тела или мимику со своими (то есть заниматься антропоморфизмом), а иногда они и вовсе пугают нас. То, что сделал Кэмпбелл, очень прогрессивно (особенно для начала XX века), но всё ещё очень антропоцентрично: он обосновал полезность нехаризматичного вида для человека — для лечения бушующей малярии и удобрения земли в сельскохозяйственном штате. Башни Кэмпбелла — пример сострадательной консервации: люди знали, где живут летучие мыши, и осознали ценность их жизней. Виды начали мирно сосуществовать, хотя этому и сопутствовали эксплуатация и размышления о полезности.
Если вам нравятся такие истории, и вы хотите узнать больше об отношениях животных и людей (Human Animal Studies), то я очень рекомендую курс Кати Крыловой «Возможность постгуманистической архитектуры», который стартует 17 сентября в проекте Facultative.
Я проходила курс прошлой осенью, и это правда какой-то удивительный опыт и если вы любите животных, и если думаете о новых перспективах архитектуры, и если вас волнует теория и философия. Катины определения гиперобъекта, заботы, расчеловечивания (не в кошмарном смысле) до сих пор остаются самыми ясными из тех, что я слышала, а такие штуки вообще очень сложно объяснить.
В общем, я горячо рекомендую. А если на курс сил пока нет, а читать и думать о Human Animal Studies хочется, у Кати есть канал с прекрасным названием my cat has a crush (угадайте, кто тут краш!). И ещё весь август канал Facultative рассказывает о межвидовых проектах и материалах по правам животных и теории межвидового дизайна (например, вот отличная подборка).
Сначала у Кэмпбелла ничего не вышло: первая его башня не сработала (он не смог привлечь в неё рукокрылых), но он понаблюдал за летучими мышами как следует, и следующие дома заработали. Там же копился ценный помёт, который использовался для удобрения земли и назывался «чёрным золотом». Всего было построено 16 таких деревянных сооружений высотой в несколько метров (маленький человечек на фото — сам Кемпбелл), но большинство из них не сохранились.
Благодаря Кэмпбеллу летучих мышей запретили убивать в Техасе — ввели за убийство штраф (то есть до этого их, видимо, убивали довольно активно). Летучие мыши — нехаризматичный вид: они не нравятся людям, нам сложно соотносить их повадки, тела или мимику со своими (то есть заниматься антропоморфизмом), а иногда они и вовсе пугают нас. То, что сделал Кэмпбелл, очень прогрессивно (особенно для начала XX века), но всё ещё очень антропоцентрично: он обосновал полезность нехаризматичного вида для человека — для лечения бушующей малярии и удобрения земли в сельскохозяйственном штате. Башни Кэмпбелла — пример сострадательной консервации: люди знали, где живут летучие мыши, и осознали ценность их жизней. Виды начали мирно сосуществовать, хотя этому и сопутствовали эксплуатация и размышления о полезности.
Если вам нравятся такие истории, и вы хотите узнать больше об отношениях животных и людей (Human Animal Studies), то я очень рекомендую курс Кати Крыловой «Возможность постгуманистической архитектуры», который стартует 17 сентября в проекте Facultative.
Я проходила курс прошлой осенью, и это правда какой-то удивительный опыт и если вы любите животных, и если думаете о новых перспективах архитектуры, и если вас волнует теория и философия. Катины определения гиперобъекта, заботы, расчеловечивания (не в кошмарном смысле) до сих пор остаются самыми ясными из тех, что я слышала, а такие штуки вообще очень сложно объяснить.
В общем, я горячо рекомендую. А если на курс сил пока нет, а читать и думать о Human Animal Studies хочется, у Кати есть канал с прекрасным названием my cat has a crush (угадайте, кто тут краш!). И ещё весь август канал Facultative рассказывает о межвидовых проектах и материалах по правам животных и теории межвидового дизайна (например, вот отличная подборка).
❤29🔥7🤯2👏1
Вчера я попрощалась с домом, в котором прожила семь лет — хрущёвкой из жёлтого кирпича на юго-востоке Москвы. В ней прошли всё моё студенчество и много рабочих лет. Я принимала в ней друзей и родных и смотрела из большого кухонного окна во двор в разные сезоны — это было удобно, потому что оно было обновлённым, и в нём не было переплётов. В квартире было утреннее солнце, но и на закате было хорошо. Я очень любила качели во дворе и много чего успела на них передумать, глядя на девятиэтажку напротив (она пока стоит).
В дальней комнате из двух у меня был кабинет (а ещё там спали гости, а потом я стала переселяться туда, когда принимала кого-то): в ковидные времена это было удобно — я спала в одной комнате, а работала в другой, глядя на макушки деревьев со своего пятого этажа. Он был последним, поэтому над моим застеклённым и душным балконом был свес кровли, и когда на него садились голуби, казалось, что там сверху паркуется грифон. В общем, я очень любила эту квартиру.
А ещё я много гуляла по зелёным дворам и сначала очень удивлялась датам постройки, сложенным на фасадах из кирпича: 1959. Я уехала оттуда в декабре 2021-го в счастливую жизнь, особенно не раздумывая и не скучая потом: время покидать этот дом подходило плавно, решение перемещаться куда-то поцентральнее зрело во мне не один год, так что я не ощущала это как потерю. Когда я вернулась в Москву в 2023-м, я увидела, что мою улицу Нижегородскую активно перестраивают — и поняла, что дом, наверное, снесли. И пару лет я боялась ехать туда и смотреть на это — а вчера поехала вместе с подругой, которая тоже очень любила эту квартиру. И застала промежуточный этап.
Сейчас почти все пятиэтажки стоят там пустые с выбитыми окнами и снятыми дверями — тревожные и мертвенные в сумерках, обнесённые синими заборами. Пространство тоже меняется: на месте компактных утопающих в зелени домов из кирпича с милыми крыльцами растут спорадические многоэтажки, которые стараются позатейливее сесть на свой футпринт — с разворотом, с отступом, с блестящим стеклянным фасадом. Этот контраст маленького и большого, умирающего и наступающего, выношенного и сияющего какой-то очень пугающий: как сказала моя подруга, кажется, что кого-то заставляют замолчать. А у меня в голове, пока мы ходили, всё крутилось два слова: «поглощение» и «фагоцитоз». Как будто ценности нового города поглощают, уничтожают ценности старого как враждебные. И кажется, тот город нравился мне больше.
Я думаю, людям, которые купили квартиры в новых домах, там тоже не по себе: им вряд ли нравится советская застройка, они уже пару лет живут среди расселений, сносов и строек — и будут жить так ещё пару лет: в тревоге и мрачности разрушений и кутерьме строительства. Слепые тёмные окна, сквоттеры (кажется), заборы, пустые остановки на огромной магистрали — всё это выглядит тревожно даже тёплым осенним вечером.
Мы висели на строительном заборе, заглядывая в заросший двор, где я любила есть мороженое, и в дырки на месте моего подъезда — и я подумала: видимо, я противница сносов? Это ведь очень консервативно? И когда я успела? И как вообще обо всём этом думать? Дойти до того, что любой снос — это плохо? Нет, это абсурд. Но почему-то очень грустно и больно видеть, как то, что было твоей повседневной средой — дом, двор, соседние дворы — уничтожается. Я прогулялась по дворам в одну сторону, вспомнила свои ощущения от них — и уже не нашла сил пройти обратно.
В дальней комнате из двух у меня был кабинет (а ещё там спали гости, а потом я стала переселяться туда, когда принимала кого-то): в ковидные времена это было удобно — я спала в одной комнате, а работала в другой, глядя на макушки деревьев со своего пятого этажа. Он был последним, поэтому над моим застеклённым и душным балконом был свес кровли, и когда на него садились голуби, казалось, что там сверху паркуется грифон. В общем, я очень любила эту квартиру.
А ещё я много гуляла по зелёным дворам и сначала очень удивлялась датам постройки, сложенным на фасадах из кирпича: 1959. Я уехала оттуда в декабре 2021-го в счастливую жизнь, особенно не раздумывая и не скучая потом: время покидать этот дом подходило плавно, решение перемещаться куда-то поцентральнее зрело во мне не один год, так что я не ощущала это как потерю. Когда я вернулась в Москву в 2023-м, я увидела, что мою улицу Нижегородскую активно перестраивают — и поняла, что дом, наверное, снесли. И пару лет я боялась ехать туда и смотреть на это — а вчера поехала вместе с подругой, которая тоже очень любила эту квартиру. И застала промежуточный этап.
Сейчас почти все пятиэтажки стоят там пустые с выбитыми окнами и снятыми дверями — тревожные и мертвенные в сумерках, обнесённые синими заборами. Пространство тоже меняется: на месте компактных утопающих в зелени домов из кирпича с милыми крыльцами растут спорадические многоэтажки, которые стараются позатейливее сесть на свой футпринт — с разворотом, с отступом, с блестящим стеклянным фасадом. Этот контраст маленького и большого, умирающего и наступающего, выношенного и сияющего какой-то очень пугающий: как сказала моя подруга, кажется, что кого-то заставляют замолчать. А у меня в голове, пока мы ходили, всё крутилось два слова: «поглощение» и «фагоцитоз». Как будто ценности нового города поглощают, уничтожают ценности старого как враждебные. И кажется, тот город нравился мне больше.
Я думаю, людям, которые купили квартиры в новых домах, там тоже не по себе: им вряд ли нравится советская застройка, они уже пару лет живут среди расселений, сносов и строек — и будут жить так ещё пару лет: в тревоге и мрачности разрушений и кутерьме строительства. Слепые тёмные окна, сквоттеры (кажется), заборы, пустые остановки на огромной магистрали — всё это выглядит тревожно даже тёплым осенним вечером.
Мы висели на строительном заборе, заглядывая в заросший двор, где я любила есть мороженое, и в дырки на месте моего подъезда — и я подумала: видимо, я противница сносов? Это ведь очень консервативно? И когда я успела? И как вообще обо всём этом думать? Дойти до того, что любой снос — это плохо? Нет, это абсурд. Но почему-то очень грустно и больно видеть, как то, что было твоей повседневной средой — дом, двор, соседние дворы — уничтожается. Я прогулялась по дворам в одну сторону, вспомнила свои ощущения от них — и уже не нашла сил пройти обратно.
❤42😢29
Любой разговор про две столицы — про Москву и Неву — всегда рискует стать баттлом: где и что лучше, кто живёт правильно, в чём истина. И это всегда скучища. Гораздо интереснее, когда взгляд на два города остаётся стереоскопическим: думать можно по-разному и о разном, и это интересно.
Вот как раз об этом внимательном взгляде канал Attentiview — в нём молодой архитектор Виктория Конышко́ва рассказывает об искусстве и архитектуре, делится фактами, которые её удивляют, говорит о зданиях, книгах и выставках. И к счастью, шагает гораздо дальше диалектика Москва–Санкт-Петербург: например, рассказывает о Пскове.
Ну а ещё в канале много парадных, фасадов, витражей и углов — а вместе с ними много контекста и визуальных практик. Вот такие столичные истории. А на фото из канала человек на крыше отдыхает с видом на Фонтанку в закатном солнце.
https://www.tgoop.com/attentiview
Вот как раз об этом внимательном взгляде канал Attentiview — в нём молодой архитектор Виктория Конышко́ва рассказывает об искусстве и архитектуре, делится фактами, которые её удивляют, говорит о зданиях, книгах и выставках. И к счастью, шагает гораздо дальше диалектика Москва–Санкт-Петербург: например, рассказывает о Пскове.
Ну а ещё в канале много парадных, фасадов, витражей и углов — а вместе с ними много контекста и визуальных практик. Вот такие столичные истории. А на фото из канала человек на крыше отдыхает с видом на Фонтанку в закатном солнце.
https://www.tgoop.com/attentiview
❤9
Ислледовательская программа Аудитории* 2024 года подходит к концу — и весь сентябрь участники будут рассказывать о своих проектах. А ещё в преддверии нового года будет день открытых дверей: следующая программа стартует в ноябре. Ко всем встречам можно подключаться онлайн, и первая уже завтра.
· 6 сентября — Депортируемое тело в интерьере: элементарные пространства гуманитарного исключения. Максим Спиваков.
· 13 сентября — От Voxel City к классовой критике: московская архитектура и капиталистические отношения. Денис Прокуронов.
· 20 сентября — Архитектурный разучиватель. Настя Савельева и Полина Шурупова.
· 23 сентября — День открытых дверей.
· 27 сентября — Этический проект. Сергей Ситар, Александр Острогорский, Ирина Аристархова, Юрий Григорян, Марат Невлютов, Евгения Репина и Сергей Малахов, Николай Смирнов, Полина Патимова.
Все встречи начинаются онлайн в 11:00 по московскому времени. У них будут видеотрансляции: это ссылка на канал проекта, а в описаниях событий выше будут появляться гиперссылки, по которым будут доступны события и записи. Если вы интересуетесь теорией и/или думаете о поступлении в Аудиторию* в этом году, присоединяйтесь.
Open Call на новый сезон уже открыт — подать заявку можно до 5 октября включительно.
· 6 сентября — Депортируемое тело в интерьере: элементарные пространства гуманитарного исключения. Максим Спиваков.
· 13 сентября — От Voxel City к классовой критике: московская архитектура и капиталистические отношения. Денис Прокуронов.
· 20 сентября — Архитектурный разучиватель. Настя Савельева и Полина Шурупова.
· 23 сентября — День открытых дверей.
· 27 сентября — Этический проект. Сергей Ситар, Александр Острогорский, Ирина Аристархова, Юрий Григорян, Марат Невлютов, Евгения Репина и Сергей Малахов, Николай Смирнов, Полина Патимова.
Все встречи начинаются онлайн в 11:00 по московскому времени. У них будут видеотрансляции: это ссылка на канал проекта, а в описаниях событий выше будут появляться гиперссылки, по которым будут доступны события и записи. Если вы интересуетесь теорией и/или думаете о поступлении в Аудиторию* в этом году, присоединяйтесь.
Open Call на новый сезон уже открыт — подать заявку можно до 5 октября включительно.
❤11🔥3👏1
Недавно Юрий Пальмин показал мне восхитительную кинопародию: The Man Behind the World’s Ugliest Buildings. Это псевдодокументальный фильм о вымышленном архитекторе по имени Gerhardt Fjuck — стоит ли говорить, что там промелькивают металлические листы Фрэнка Гери.
Фильм идёт чуть больше четырёх минут и изумительно вышучивает архитекторские клише и симулякры. Архитектор в нём строит здания без окон и вентиляции (и возможно, владеет бетонным заводом) и пафосно рассказывает о том, что люди должны делать в его зданиях. И конечно, там много восхищённых комментаторов, которые объясняют, что революционного он придумал:
He molds the world to his design! — «Он формирует мир под свой дизайн» (или под свои проекты).
Или вот собственный принципиальный тезис:
I want you to feel like I hate you personally. Because I do. — «Я хочу, чтобы [в моих зданиях] вы чувствовали, что я ненавижу вас лично. Потому что я так и делаю».
Ну и там каждая фраза прекрасна. Отдельная шутка — облик архитектора: он похож на Лагерфельда, но это собирательный образ немолодого пафосного человека, который очень старается показать свою концептуальность. Важен и акцент — это целеустремлённый и не до конца понятый иностранец в США (и кажется мне, что это камень в огород Патрика Шумахера).
Мне кажется, что рассказывая о себе или о других архитекторах, можно проверять, не похож ли рассказ вот на это. В общем, посмотрите — это правда очень остроумно.
Фильм идёт чуть больше четырёх минут и изумительно вышучивает архитекторские клише и симулякры. Архитектор в нём строит здания без окон и вентиляции (и возможно, владеет бетонным заводом) и пафосно рассказывает о том, что люди должны делать в его зданиях. И конечно, там много восхищённых комментаторов, которые объясняют, что революционного он придумал:
He molds the world to his design! — «Он формирует мир под свой дизайн» (или под свои проекты).
Или вот собственный принципиальный тезис:
I want you to feel like I hate you personally. Because I do. — «Я хочу, чтобы [в моих зданиях] вы чувствовали, что я ненавижу вас лично. Потому что я так и делаю».
Ну и там каждая фраза прекрасна. Отдельная шутка — облик архитектора: он похож на Лагерфельда, но это собирательный образ немолодого пафосного человека, который очень старается показать свою концептуальность. Важен и акцент — это целеустремлённый и не до конца понятый иностранец в США (и кажется мне, что это камень в огород Патрика Шумахера).
Мне кажется, что рассказывая о себе или о других архитекторах, можно проверять, не похож ли рассказ вот на это. В общем, посмотрите — это правда очень остроумно.
YouTube
The Man Behind the World’s Ugliest Buildings - Alternatino
A documentary pays tribute to the visionary architect responsible for designing some of the world’s most unpleasant buildings.
About Alternatino:
Alternatino is a sketch show that follows Arturo Castro (“Broad City,” “Narcos”) as he attempts to navigate…
About Alternatino:
Alternatino is a sketch show that follows Arturo Castro (“Broad City,” “Narcos”) as he attempts to navigate…
❤27🔥11👏3🤯1
Я вчера добралась до Дома Наркомфина, чтобы поглядеть на новую мебель в коммунальном блоке — и она мне очень понравилась.
Её разработал архитектор Михаил Хвалебнов — он отталкивался от восточноевропейского модернизма: «слегка грубого, иногда неуклюжего, но знакомого настолько, что вызывает тёплое чувство, скорее всего связанное с воспоминаниями из детства».
Вообще-то, увидев мебель на фото, я была настроена скептично: мне всегда было удобно в коммунальном блоке, а ортогональная модернистская мебель редко бывает удобной — это же, как правило, вещи-скульптуры. Но вчера я полтора часа зумилась на стуле, и он прошёл эту проверку с блеском — удобный!
Очень любопытно сделаны столешницы: они из текстолита — это многослойный слоистый пластик, который прессуют при высоких температурах из нескольких слоёв ткани и обычно используют как электроизоляцию. Мне показалось остроумным, что Гинзбург, Милинис и Прохоров постоянно экспериментировали с материалами в этом проекте — и что Миша тоже так сделал.
Ещё мне очень понравились лаконичные торшеры, включающиеся внизу — правда, в солнечном свете я не поняла, насколько они интенсивные, надо вернуться в сумерках.
Попасть в коммунальный блок могут держатели карт «Гаража» и посетители экскурсий в Дом Наркомфина — подробнее об этом на сайте проекта.
Фото: Варвара Топленникова.
Её разработал архитектор Михаил Хвалебнов — он отталкивался от восточноевропейского модернизма: «слегка грубого, иногда неуклюжего, но знакомого настолько, что вызывает тёплое чувство, скорее всего связанное с воспоминаниями из детства».
Вообще-то, увидев мебель на фото, я была настроена скептично: мне всегда было удобно в коммунальном блоке, а ортогональная модернистская мебель редко бывает удобной — это же, как правило, вещи-скульптуры. Но вчера я полтора часа зумилась на стуле, и он прошёл эту проверку с блеском — удобный!
Очень любопытно сделаны столешницы: они из текстолита — это многослойный слоистый пластик, который прессуют при высоких температурах из нескольких слоёв ткани и обычно используют как электроизоляцию. Мне показалось остроумным, что Гинзбург, Милинис и Прохоров постоянно экспериментировали с материалами в этом проекте — и что Миша тоже так сделал.
Ещё мне очень понравились лаконичные торшеры, включающиеся внизу — правда, в солнечном свете я не поняла, насколько они интенсивные, надо вернуться в сумерках.
Попасть в коммунальный блок могут держатели карт «Гаража» и посетители экскурсий в Дом Наркомфина — подробнее об этом на сайте проекта.
Фото: Варвара Топленникова.
❤24🔥9👏3😢1