24 августа в воскресенье в 19:00 лекция из цикла о разных подходах к философии «Кибернетика, ангелизм, ИИ: техника и философия в эпоху развитого акселерационизма» #лекция

→ Вход свободный, но надо зарегистрироваться: https://filosofskiy-knizhny-dal.timepad.ru/event/3535585/

Аннотация от автора
Нам говорят, что мы вступаем в эпоху сознательных машин — ИИ, который думает, чувствует и принимает решения, алгоритмов, которые больше, чем сама жизнь. Но реальность не трансцендентна. Она имманентна. Машины не «становятся сознательными». Они осциллируют, транслируют и модулируют пороговые значения в материальном мире.

Истинный парадигмальный сдвиг настоящего времени заключается не в приближении к человеческому сознанию, а в принятии искусственности всякого разума, в технобиотических спайках. Мы не сталкиваемся с возникновением разума. Мы сталкиваемся с ускорением процесса — дифференциации без телоса, действия без самости, телесности без сознания.

На лекции мы проследим родословную этого состояния после современности — от ангелических теорий эпохи Возрождения и Нового времени до зарождения кибернетики, от Норберта Винера и Клода Шеннона до современного ИИ, спекулятивного материализма и готического эмпирицизма.

Кто ведет
Михаил Федорченко — выпускник аспирантуры Центра практической философии «Стасис» ЕУ СПб, редактор веб-самиздата об акселерационизме Post/work и автора тг-канала о ксенокибернетике «Machinic Embodiment», ксенопоэт, философ техники и ИИ.

Следующие лекции цикла

• 29 авг. 19:00: Андрей Муравьёв — «Философская задача нашего времени с точки зрения классической
философии»

Завтра, 24 августа, в 18:00 по москве я прочту «лекцию» в VRChat в рамках фестиваля «Побеги/Слёт»

🕳️ 11 способов не оставлять следов на чёрном снегу

Начнём с простой пропозиции: мир никому не обязан быть понятным. Мы не фиксируем знаний и не возводим зданий, а бредём по снежной пустыне — такой чёрной, что даже наши следы невидимы; впрочем, наша задача — не наследить, но исследовать.

В книге о нигредо-дизайне мы попытались сконструировать особый способ медиации между материалом, формой и контекстом, который, помимо прочего, нас сделает неуловимыми: ведь чем меньше мы оставим следов, тем труднее будет нас найти, поймать и наказать.

В последней главе книги мы предлагаем одиннадцать способов. Одиннадцать заповедей чёрного дизайна могут звучать резковато или комично, но это серьёзные рабочие правила: чёрная пена (не)бытия, «ничтóчки» как минимальные вспышки пред-бытия, наша анарх-аттракторная теория, слабый дизайн и нежность. И, в частности, суперпозиция взаимоисключающих онтологий Хармана и Барад: объекты изъяты, но бывают явлены в проколах, складках и разрезах.

Организаторы подготовили инструкцию для входа.

Мир — тут.

Смотрите программу фестиваля и подключайтесь..

Будет трансляция в ют.

https://www.youtube.com/live/5OTfrTLo2nU Олега Пащенко лекция прямща!

«Одно щупальце Лемурийской энергии проявляется в объектах, известных как Серые. Кроули запечатлел эту линию передачи в портрете своего руководителя, Лама, который он подарил мне в 1945 году (См. «Вспоминая Алистера Кроули» (Грант)), Тогда было много спекуляций относительно личности Лама и Айвасса. Утверждение Кроули о том, что Айвасс был его Святым Ангелом-Хранителем, не обязательно соответствует его поверхностному значению. Кроули, насколько мне известно, открыто не идентифицировал Лама со своим Святым Ангелом-Хранителем, хотя он самым решительным образом сделал это в случае с Айвассом. Достаточно сказать, что Лам предоставляет разъяснение, хотя оно столь же вероятно, может быть неверно истолковано, как собственные объяснения Кроули. А именно то, что Лам является щупальцем С'лба, которое охватывает все Древо Жизни от Ню-Исиды, до Малкут, насыщая ауру Земли тем же самым потоком, что и Оккультный Тифонианский Орден.» — Кеннет Грант, За пределами Лиловой Зоны.

Цикл экспериментов стартует утром. Красная Комната входит в рабочий диапазон. Датчики глушат отражения. На стене сухая формула регламента: «всякая война есть баг‑репорт». В Ордене Лезвийных Солнц проводят литургию логистики. На сайте Гегеля мержат диалектику. В реакторной гильдии сверяют температурные профили. А на лунной станции «Железная Роза» лепестки‑радиаторы разворачиваются, нарисованные стрелки подрагивают в зелёной зоне. Моралинтерн мигает коротко, допуск открыт.

Софья подписывает выравнивание. Суббота растворяется в своей ячейке — перераспределяется. «Лестница Шока» открыта: триггеры паники идут в сцепку с эвакуационными протоколами, аварийные суверены отрабатывают цепочку поставок, штормовые фронты подгоняют релиз. За стеклом согласно молчит Луна: процедура подтверждена.

Один слайд меняет орбиту спутника, следующий — возраст уязвимого города, ещё один — маршрут колонны. Внизу гудит кластер неизбежности. Вот агент Лезвийных Солнц поёт в радиодиапазоне. Красный Джокер ложится на сукно, на пике молний всплывает окно внедрения. Как мягкий металл, податливо время. Есть богословие кризиса и есть его инструкция; Конвергенции знакомо и то, и другое.

И. проснулся с догадкой: улица, где стоял тот сад, никогда не существовала. В память встроили новый вкус, и слово «долг» стало сладковатым. Ночью сработал Офис Послесвечения, тонко отредактировал фон, а Бюро Зигзага пустило в эфир короткие, нерегулярные паузы, как икоту реальности. В деловой почте лежала бумага без шапки, пахла яблоней, которой в этом районе не сажали: Полка Лунного отдела передала сноску на текст, которого тоже никогда не было.

По городу разбредались слухи под ручку со своими официальными опровержениями. Слово‑червь, будто чужой питомец, рыхлило поле ощущений, не трогая фразы. «Родина» звенела пустой чашей, «страх» стягивал горло ладаном. И. перевернул плотную воднозначную страницу: PROJECT KNIFE MAZE. Трепет разложил «преверб‑решётки» по радио и рынкам, и мир пошёл на лёгкий зигзаг: пропустил удар, взял в сторону, вернулся не тем же.

И. пытался ухватить край старой биографии. В ответ телефон включался сам и произносил ровно: «Избыточность устранена». Тогда И. вышел к набережной, где вода всегда пахла цементом, и уловил типографскую краску. На небе висела светлая картотека. «Аргентина, 1978», — сказал он, и зубная пустота отозвалась знакомым холодком. Дирекция Зигзага оставляет следы, как ластик: видно, где стирали, но не видно, что было. И. ещё помнил, что когда‑то сомневался. Теперь сомнение стало режимом секретности.

Сердцем стеклянного голема дрожит графин. Бармен выводит мелом надписи — те, едва появившись, переливаются в ароматы: «ром» шипит, как шёлк, «абсент» светится изнутри, будто в нём гнездится прозрачная змея. Кочевники зеркальных пустынь украсили зал тонкой плёнкой амальгамы, вибрация побуждает отражения кивать, и кивок возвращается в виски гостя, как ответ от другого лица.

Вот он, посланник из сада ароматов и крючий, в углу сидит, взвешивает шёпот, подсыпает к шёпоту тень. Он бухгалтер желаний на коротком дозволенном променаде по сторожевой башне Эшера: два шага вверх, и ты ниже, чем был. Кассу на ласку, некруглый чек на косой взгляд. Музыка льётся через флейту, выпускает прозрачных змей из хрустального котла, они глотают усталость, оставляют на коже метки, похожие на предчувствия.

Корабль слушает басовую волну: кафетерий приподнимается, как проснувшийся кот, мурлычет под нос рифмы. Лабиринт гламура полон бездельной мелочью сна: на блюдце остывает коричная булочка, рыжые шерстинки на запястье вспыхивают, как подпись. Здесь смеются тихо и запоминают зря, потому что память — тоже валюта, а у валют всегда двусторонний герб. Взгляд отстоялся, и стало видно: бокал — это маленькая камера, а ты в нём — двойник и должник.

Дорогу в архив мне показали. Только входа у него нет, предупредили — кроме времени. На табличке : «Нуля нет», а цифры на стеллажах объясняют другое. Посреди широкого стола, на старинном сукне — свинцовая карта города, ещё не проросшего улицами; рядом тонкая проволока в форме печати Сатурна. Её надрезают, и возникает звук, похожий на извинение перед прошлым. Кольца Козырева гудят в соседней комнате, и через полуоткрытую дверь я вижу, как дежурный пишет карандашом в журнале учёта.

Есть сила в прелести банального: строки текут в архив, как реки в море. Но на дне есть свои странные невидимые реки, межконтинентальные пунктиры писем и снов. Из сна полувсплывает образ — имя его спрятано под водой, но я вижу, он запирает морфологии в потоках, будто рыбу в лунной сети. Навигатор беспамятства, я прислушиваюсь к солёной тишине, чтобы выверить отложенные секунды, те самые трёхминутные смещения, которые биографии делают резкими, а войны — едва угадываемыми.

Я спросил, кто заведует архивом. «Тот, кто дышит по спирали», — ответила сотрудница со снегом на висках. Я подумал об ином ответе, но он уже был записан где‑то внизу, на полке без ярлыка, туда складывают сноски к событиям, которые больше не происходили. Ночью архив шепчет приливом, и в этом приливе слышно, как мир дышит спина к спине с другими морями, мирами. Утром спираль складывается и лежит в моём кармане, как верёвочка для игры, но я понимаю, что играю в эту игру не я.

Гиря северного неба мерно тянет линию холмов.
Голос камня — вкрадчивая гравитация,
псалом в низком регистре.
Здесь ветер учится проходить сквозь вехи.
В долине мальчик ведёт овец,
ставит знак на снегу: круг, ещё один, и третий —
но не трижды, а вовек.
Поле молчит.

Чёрное зеркало дремлет на границе дня,
его поверхность без края и имени.
Что возвращает путника к началу?
Без злобы, без просьб.
Маклер считает единицы тишины,
дроби переводит в осадки судеб,
смахивает пыль зимы на ладонь.

Седьмая фонема остужает губы,
её нельзя держать долго — вдох ломается,
в груди растёт белая письменность
мшистого инея, как в пещере первой церкви.
В долине мальчик ведёт овец, в рукаве семечки.
Поле прислушивается.
Порядок ничего не значит,
кроме возврата к основе:
как зима, что помнит дорогу в камень.

Когда склон примет город под белый купол,
когда речь истончится до шва,
Чёрный Джокер ляжет на стол лицом вниз —
рука без выпуклостей.
Нет победы, нет поражения, есть смена субстрата:
камень кивает едва заметно.
Так возвращается устройство мира —
зима, которая помнит дорогу домой.

The narrative is shifting.

Перемонтировал лекцию, прочитанную в VRChat'e на фестивале Побеги/SLET 2025 VR, и выложил к себе.
Текст лекции тут

Мир никому не обязан быть понятным. Мы не фиксируем знаний и не возводим зданий, а бредём по снежной пустыне — такой чёрной, что даже наши следы невидимы; впрочем, наша задача — не наследить, но исследовать.

В книге о нигредо-дизайне мы попытались сконструировать особый способ медиации между материалом, формой и контекстом, которой, помимо прочего, нас сделает неуловимыми: ведь чем меньше мы оставим следов, тем труднее будет нас найти, поймать и наказать.

В последней главе книги мы предлагаем одиннадцать способов. Одиннадцать заповедей чёрного дизайна могут звучать резковато или комично, но это серьёзные рабочие правила: чёрная пена (не)бытия, «ничтóчки» как минимальные вспышки пред-бытия, наша анарх-аттракторная теория, слабый дизайн и нежность. И, в частности, суперпозиция взаимоисключающих онтологий Хармана и Барад: объекты изъяты, но бывают явлены в проколах, складках и разрезах.

Когда нельзя отличить реальность от сгенерированного нейронкой — наступает постнейрония

#pw_books #pw_occultism #pw_online

2 178 оккультных книг оцифрованы и выложены онлайн благодаря библиотеке Ритмана и автору «Кода да Винчи» Дэну Брауну

В 2018 году мы делились с вами захватывающей новостью. Благодаря щедрому пожертвованию автора «Кода да Винчи» Дэна Брауна амстердамская библиотека Ритмана — обширное собрание книг до 1900 года по алхимии, астрологии, магии и другим оккультным дисциплинам — начала оцифровку тысяч редких текстов в рамках образовательного проекта с ироничным названием "Hermetically Open" («Герметически открыто»). Теперь мы рады сообщить, что первые 2 178 книг из проекта Ритмана стали доступны в их онлайн-читальном зале.

Посетителям стоит учитывать, что книги написаны на нескольких европейских языках. Преобладает латинский — учёный язык Европы в Средние века и в раннее Новое время, причём особый латинский, насыщенный жаргоном и алхимической терминологией. Другие книги представлены на немецком, нидерландском и французском. Тем, кто владеет хотя бы частью этих языков, будет проще, чем англоговорящим читателям, но и для последних найдётся немало интересного.

Кроме удовольствия «листать» старинные редкие книги, пусть и виртуально, англоговорящие посетители могут быстро найти доступные для чтения издания, если воспользоваться фильтром поиска “Place of Publication” («Место издания») и выбрать Cambridge или London. Среди таких книг — примечательная работа "The Man-Mouse Takin in a Trap, and tortur’d to death for gnawing the Margins of Eugenius Philalethes" Томаса Вогана, опубликованная в 1650 году.

Язык этих изданий архаичен — с необычными орфографическими формами и использованием «длинной s», а содержание зачастую причудливо. Те, кто знаком с подобной литературой — будь то через историческое изучение или труды более поздних интерпретаторов вроде Алистера Кроули или Елены Блаватской, — узнают многие характерные приёмы: выстраивание магических соответствий между флорой, фауной и астрономическими явлениями; тщательный анализ имён; астрология и пространные лингвистические этимологии; нумерологические рассуждения и философская поэзия; ранняя психология и типология личности; зашифрованная мифология и медицинские процедуры. Хотя в массовой культуре магические книги часто представляют как сборники «рецептов и заклинаний», реальность была совсем иной.

Столкнувшись с обширными и причудливыми сокровищами онлайн-библиотеки, невольно вспоминаешь образ мага в «Фаусте» Гёте, затворившегося в своей келье:

Здесь солнца луч в цветном окне
Едва-едва заметен мне;
На полках книги по стенам
До сводов комнаты моей —
Они лежат и здесь и там,

Однако библиотека содержит не только оккультные труды. Подобно утомлённому учёному Фаусту, алхимики прошлого «изучали философию, юриспруденцию, медицину — и даже, увы, теологию». Если выбрать в поиске Cambridge, можно найти, например, труд Генри Мора, «одного из знаменитых кембриджских платоников», как отмечает библиотека Линды Холл, «которые в середине XVII века пытались примирить учение Платона с христианством и с механической философией, начинавшей проникать в британскую естественную науку».

Знатоки истории европейской мысли прекрасно понимают, что присутствие Мора в этой коллекции — не случайность. В течение нескольких столетий было трудно, если не невозможно, отделить богословие, философию, медицину и науку (или «естественную философию») от алхимии и астрологии. (Достаточно вспомнить Исаака Ньютона — математика, учёного, алхимика и верующего в странные апокалиптические пророчества.)

Ознакомиться с новой цифровой коллекцией оккультных текстов библиотеки Ритмана можно здесь.

Источник: https://www.openculture.com/2025/08/2178-occult-books-now-digitized-put-online.html

Зафанател так, что решил перевести, сохраняя ритм:

Ён-Спаситель,
светоч людям!
Ныне славлю
твоё имя.

Ой вы сёстры, ой вы братья!
Сплетём пальцы, спляшем вместе:
Ибо днесь владыка жизни
Цепи смерти раскуёт.
(два раза)

Ён-Спаситель,
светоч людям!
Ныне славлю
твоё имя.

Шелест вен, биенье сердца,
Жадный взор небесной плоти.
На устах вкус крови алой,
И в ушах гремит прибой.

С ярким словом и молитвой
Знать не будем глада-жажды.
Чадо, боль держи при сердце:
Рву себя, творя тебя.

Ты приди на землю эту:
Здесь ты сбросишь свои шрамы
Ты был ранен, ты страдаешь,
Но меняться час настал.

Ты приди под это небо:
Здесь ты сбросишь свои шрамы
Взглянь в глаза богам и молви:
«Смерти нет в наших сердцах!»

Слышали кто такие Coil?
Нет?
В пятницу 12.09.2025 юбилей релиза Constant Shallowness Leads to Evil (25 лет)
Ещё в этом году юбилей двух других релизов: Queens of the Circulating Library и Musick to Play in the Dark Vol. 2

Эти ⬆️ и другие релизы будем слушать с винила в КЦ «Угол»
Новорязанская ул. стр.5

С 17:00 до 01:00

Вход свободный