Всё так, и я бы добавила, что отрасли очень нужны переводчики, которые не просто знают китайский, но ещё умеют складывать слова в предложения. И ещё нужны люди, которые любят китайскую литературу и готовы о ней рассказывать. Про фантастику, про детские книги, про нон-фикшн, про детективы и триллеры, про гонконгских и тайваньских авторов. Если вдруг у вас уже есть такой блог, маякните, пожалуйста, буду вас всем рекомендовать)

Еще немного про цензуру: у Янь Лянькэ на английском вышел сборник эссе Sound and Silence: My Experience with China and Literature（《沉默與喘息：我所經歷的中國文學》）, и вот здесь выложили отдельное эссе про цензурные запреты как ключик, открывающий двери к западным издателям (один китайский автор потратил сотни тысяч юаней на взятки, чтобы его книгу запретили). Там лучше целиком читать, но вот для затравки начало:

In China we have a saying that reading a banned book on a snowy night is one of the true joys of life. From this, one can well imagine the kind of satisfaction that reading a banned book may bring—like candy locked up in a cabinet, it releases a sweet fragrance into solitary spaces. Whenever I travel abroad, I am invariably introduced as China’s most controversial and most censored author. I neither agree nor disagree with this characterization—I’m not bothered by it, but neither do I feel particularly honored by it.

Authors should be very clear that being banned is not synonymous with artistic success. Sometimes, being banned is equated with courageousness, and we can certainly understand Goethe’s observation that without courage, there would be no art. If we were to extend this logic, we could even say that without courage, there would be no artistic creation. However, many readers view censorship and controversy only at the level of courage—particularly in relation to authors from China, the former Soviet Union, and other so-called third-world countries.

Есть такой стереотип, что китайские писатели делятся на писателей “внутреннего пользования” (которые пишут про надои, урожаи и славят Председателя) и “экспортных”, для западного рынка.

Скажем, когда вышел “Кокон” Чжан Юэжань, я часто встречала мнение, что автор ориентировалась на западного читателя, это книга “на экспорт”, в Китае так не пишут. Но “Кокон” ведь и в Китае был очень популярен, в 2016 он попал в топ-пять китаеязычных романов года. А на английский был переведен сравнительно недавно - в 2022. И это вполне нормально - чтобы тебя перевели на английский, сперва добейся успеха у себя дома, где конкуренция среди писателей ничего себе. А как иначе о тебе узнают зарубежные издатели? Или существует какая-то особая ферма, где выращивают китайских авторов “на экспорт”?

Поэтому китайский писатель ориентируется в первую очередь на китайского же читателя, иначе ему и на Западе ничего не светит. А кто держит в уме англоязычного читателя, тот и пишет сразу на английском, например, Юн Чжан и Ли Июнь.

П.С. расскажите, пожалуйста, откуда взялось мнение, что Лю Цысинь “экспортный”? Просто в какой китайский книжный ни зайдешь, на самом видном месте (рядом с трудами Председателя и о Председателе) будут стеллажи с Лю Цысинем, даже у Юй Хуа с Мо Янем места поскромнее, не говоря о каком-нибудь Ма Боюне. И ведь Лю Цысинь был любим и обласкан на родине задолго до того, как стал успешен на Западе.

Перевод диалекта - задачка, которая меня в последнее время занимает больше всего.

Диалектов в Китае огромное множество, а некоторые диалекты и диалектами можно называть с натяжкой (кантонский, шанхайхуа). При этом в художественной литературе диалектизмы появляются сравнительно поздно, примерно в то же время, что и вернакуляр, разговорная речь, - после начала XX века. В первое время это были такие осторожные попытки передать на письме живой язык. Но с появлением “новой волны” в восьмидесятые диалектизмов в художественных книгах становится все больше. И начинает прослеживаться их новая функция - диалектизмы используются не только для передачи живой речи, колорита и местного своеобразия. Теперь диалектная речь явно противопоставляется речи нормативной, официальной, стандартному путунхуа. Путунхуа - несколько искусственный конструкт, язык власти, язык города, язык нового времени, символ контроля. Диалект - язык стихии, язык общины, язык предков, в каком-то смысле - символ неповиновения.

Весь “Словарь Мацяо” об этом (господи, когда же он выйдет?) - как с помощью языка все эти столетия выживал чуский, еще доконфуцианский культурный субстрат, и как его доконал не Цинь Шихуанди, не Канси и даже не Мао, а Дэн Сяопин со своим новоязом. Диалект как маркер, противопоставляющий "людей" и "власть", появляется и в “Поцелуях Ленина” Янь Лянькэ, и в “Цветении” Цзинь Юйчэна.

И что делать переводчику? Какие у нас варианты:

1) По завету Вилена Наумовича Комиссарова переводить диалектизмы национально-нейтральным просторечием. Но если мы переводим диалект исключительно просторечием, мы невольно огрубляем и оглупляем героя, сводим диалект к социолекту. Он просто тупой, неграмотный, грубый вахлак, не выучился говорить по-человечески. Что коренной шанхаец в тридцатом поколении, что дунбэйский увалень, что молодой паренек из Гонконга, разницы нет.

2) Переводить китайский диалект русским диалектом. Пусть дунбэйцы говорят как на вологодчине, а для кантонцев возьмем какой-нибудь южнорусский говор, они у нас будут акать, щокать и сокать. Путь бесстрашных переводчиков, которым не снятся по ночам разгневанные авторы и читатели с бритвою в руке.

3) Перевод - искусство потерь, надо учиться смирению, некоторые вещи непереводимы. Выбросить, короче, эти диалектизмы из перевода к чертовой матери, пусть все говорят как нормальные люди.

4) Если мы уверены, что диалект в тексте не играет роль социолекта, что там есть явное противопоставление “нормативный язык || диалект”, мы можем немного омертвить и оканцелярить нормативный язык. А диалектные реплики, наоборот, строить максимально живо и добавить в них каплю архаики. То есть рисовать картину не грубыми просторечиями, а брать слегка подзабытые архаизмы, которые и архаизмами еще не назовешь. Потому что диалект в Китае - это еще и обращение к корням, а путунхуа - символ урбанизации и потери корней.

Догадливый читатель уже понял, что я агитирую за путь №4. Трудно, конечно, но что поделаешь, красота никогда не давалась легко.

Новосибирск, если еще не знаете, на Гастрокорте вовсю идет фестиваль Новая Книга, приехала Яна Вагнер, Ася Лавринович, Алексей Сальников, Ксения Буржская, Ася Володина, Ольга Птицева, Дарья Бобылева, Анастасия Завозова, Наталья Ломыкина, Василий Владимирский и еще много кто - когда я смотрю на программу, хочется порваться.

Я выступаю 2 июня в 16:45, поговорим про новую книгу Янь Лянькэ, про китайскую литературу и про то, как писать о современности, если она абсурднее любого абсурдистского романа. Приходите, буду очень рада увидеться!

Сегодня ко мне на презентацию Янь Лянькэ забрел настоящий-китаец-из-Китая, сначала хмуро слушал мое воркование, потом сказал, что надо читать не вот это всё, а собрание сочинений Мао Цзэдуна, его в Китае все читали. А Янь Лянькэ он даже не знает, кто такой, и книжку такую не знает. Думаю, все рассказы о том, что китайцы на самом деле не читают Мо Яня и Янь Лянькэ, основаны на таких вот выборках.

Да, как тут не процитировать:

И когда мы подошли к насыпи, я сказал – дядюшка Янь, ты во всех своих книгах пишешь про нашу деревню. Про наш город. Но ни в городе, ни в деревне, кроме меня, никому твои книги не нравятся. Кроме меня, никто твои книги не может прочесть целиком, от первой страницы до последней. Все говорят, ты только зря бумагу мараешь, возьми «Троецарствие», «Речные заводи», «Возвышение в ранг духов», «Трое храбрых, пятеро справедливых» и открой на любой странице, будет лучше всех твоих книг вместе взятых. И выходит, что твои книги ничего не стоят. Как наши деньги из фольги – тоже деньги, да только брось на дорогу, никто на них даже не позарится.

Кся Цзя, Цянь Ли Фан и прочие приметы статьи, слепленной за полчаса из того, что было. Особенно радует издательство "Шанс", бодро марширующее в белом пальто:

К сожалению, китайская переводческая школа в России сильно уступает той, что была у нас 10 лет назад. Наше издательство само переводит китайскую литературу на русский язык, мы уделяем этому процессу пристальное внимание. Процесс занимает много времени и финансово очень затратен. Работа над книгой может занять более года, но результат того стоит, — добавили в «Шансе».

Про десять лет назад смешно. Да и про пристальное внимание тоже. Дорогое издательство, откройте наугад любую книгу, которая у вас вышла, и попробуйте удержать поток крови из глаз. Скорее всего, не получится. Так позорно издать Цао Вэньсюаня и Линь Хайинь - это постараться надо было.

Зато вот хорошее. Алексей написал отличный гайд по современной китайской литературе, от Мо Яня до Мосян Тунсю.

Я бы сюда добавила еще Су Туна: повесть "Луна на дне колодца", по которой Чжан Имоу снял "Подними красный фонарь", и роман "Последний император" тоже отличный. И Ма Боюна, но его все и без наших гайдов прочитают)

Хочется немедленно усадить Алексея писать такой же гайд про XX век, но не всё же ему одному отдуваться, может, как-нибудь сама разрожусь.

В Китае кампания против “правых элементов” проводилась в 57–59 годах, людей отправляли на перевоспитание в трудовые лагеря, пока не перевоспитаются. Многие погибли во время “великого голода” 59-61 годов – голод был страшный, само собой, снабжать заключенных продовольствием перестали раньше всех. В 1963 году кампания против “правых” была свернута, многие заключенные смогли вернуться из лагерей, но окончательная реабилитация была проведена только после смерти Мао. Так вот, после 1977 года бывшие “правые элементы” получали не только справочку о реабилитации – организация, отправившая их в лагерь, обязана была восстановить их на месте работы, выделить жилье и выплатить зарплату за все время, пока они находились на перевоспитании. Если человек умер, зарплату и жилье получала его семья. Кто читает на китайском, на эту тему есть отличные книги 止庵《 受命 》 и 巫宁坤《一滴泪》. Надеюсь, однажды их и на русский переведут.

А в моем любимом романе “Цветение” Цзинь Юйчэна (金宇澄《繁花》) в том числе рассказывается, как партия аккуратно возвращает бывшим “буржуазным элементам” ценности, экспроприированные во время “культурной революции”.

Вот, а вам не нравится перенимать у Китая передовой опыт. Напрасно, товарищи.

Я не всегда верно угадываю, какие китайские реалии знакомы читателю в России, а какие нужно прокомментировать. Понимаю, что про хунвэйбинов, “культурную революцию” и Большой скачок люди немного слышали и понимают, что это не вымысел. А про эпидемию СПИДа в Хэнани вряд ли кто-то знает, это нужно прокомментировать. И с обязательной кремацией в Китае у меня вышел косяк – в основном читатели Янь Лянькэ ставят ее в один ряд с трупным жиром и эпидемией сомнамбулизма – вымышленная хтонь, мрачная метафора. А вот и нетушки, обязательная кремация для Китая – самая обыденная обыденность.

Еще в пятидесятые партия озаботилась проблемой сохранения пахотных земель и взялась активно пропагандировать кремацию вместо традиционного погребения. Мао Цзэдун, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Дэн Сяопин и другие партийные лидеры завещали кремировать себя после смерти (а вдруг все беды у нас от того, что волю Мао не исполнили и оставили его гнить в мавзолее?). В 1985 году Госсовет КНР выработал временное положение “О порядке погребения”, вводившее обязательную кремацию в районах с высокой плотностью населения. В 1997 году был опубликован закон “О правилах погребения” с тем же содержанием. Закон встретил сильное сопротивление, особенно в деревнях. Кремация противоречила традиционному погребальному обряду, считалась страшным неуважением и жестокостью по отношению к умершему. Согласно традиционным китайским верованиям, каждый человек наделен семью душами (тремя эфирными и четырьмя животными), и после смерти одна из душ остается на месте погребения, а по некоторым источникам – прямо в в теле, поэтому кремация равносильна казни после смерти. И когда У Цзы-сюй выкопал из могилы останки чуского Пин-вана и нанес по ним триста ударов плетью, он это делал не только для того, чтобы утолить гнев. Он действительно был уверен, что какой-то части чуского Пин-вана очень больно.

Янь Лянькэ рассказывал, что в его родных местах однажды вдруг началась эпидемия самоубийств. Причем сводили счеты с жизнью только старики, вполне благополучные, они собирались вместе и топились в реке или принимали яд. Оказалось, их уезд включили в “зону обязательной кремации” (火葬区), и старики спешили умереть, чтобы их похоронили честь по чести, только бы не отправиться после смерти в крематорий. Никому не хочется быть казненным “небесным фонарем”, да еще превратиться после смерти в злого духа и вредить собственной семье (а если пожилого родственника похоронить не по правилам, именно это и случится).

Уклонявшихся от обязательной кремации штрафовали, погребенные тела выкапывали из земли и увозили в крематорий. Люди все равно проводили тайные похороны, носили взятки в крематорий, чтобы им выдали фальшивые свидетельства о кремации. Но закон оказался сильнее: традиционное погребение сохранилось в Китае только в очень немногочисленных районах.

Так что жизнь как всегда хтоничнее литературы. Еще на ту же самую тему есть прекрасный рассказ Су Туна “Скажи, что я улетел на белом журавле” （苏童《告诉他们，我乘白鹤去了》）и одноименный фильм Fly with the Crane Ли Жуйцзюня.

Перечитывала в который раз “Подстрочник”, оттуда пошла читать Виктора Некрасова, потом воспоминания Лунгина о Некрасове и надолго остановилась на этом отрывке:

Да, знаменитая притча о колесе не потеряла смысла и в наше просвещенное время. Вспоминаете, что ответил победителю-фараону плененный царь соседней земли, которого тот, для пущего уничижения, еще и впряг в свою колесницу вместо коня?
— О чем ты задумался? — спросил царя фараон.
— О колесе,— ответил пленник.— Та его часть, что сверкает на солнце, вскоре утонет в дорожной грязи, а та, что сейчас погружена в грязь,— снова засверкает на солнце.

По-моему, не самая знаменитая притча, я нигде ее раньше не встречала. А ведь хорошая)

Вообще, когда окружающая хтонь начинает казаться вечной и неизбывной, я иду читать мемуары (еще почему-то помогает биография барона Унгерна). Унгерна пока рекомендовать не буду, а вот если вы еще не читали “Подстрочник”, обязательно попробуйте, он здорово утешает. Если “Подстрочник” вы и так знаете на иголку и ищете что-то похожее, я бы посоветовала:

1) “Сундук Монтеня” Натальи Мавлевич. Наталья Самойловна уникальная переводчица и замечательная рассказчица, в книге много точных наблюдений про перевод, но не только – прекрасные главы о Шагале, Ромене Гари, о дневнике Элен Берр. Но приготовьтесь, что потом придется закупаться книжками, все упомянутые в “Сундуке” переводы немедленно захочется прочесть.

2) “Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой” Александра Архангельского. Инна Ли (Ли Иннань) – дочь Елизаветы Кишкиной, одной из основательниц китайской русистики, и китайского революционера Ли Лисаня, который в конце двадцатых фактически возглавлял КПК. Инна с близкого расстояния видела партийные чистки пятидесятых, великий голод и “культурную революцию”. В 1967 году Ли Лисань погиб, а Инна с сестрой и матерью попали в тюрьму, но это был лучший из возможных исходов, потому что окажись они в руках хунвэйбинов, те бы их просто растерзали. Инна Ли очень умная, живая, цельная, честная и особенно ценно, что она совмещает в себе два мира – русский и китайский. И если вам интересен взгляд на Россию с “той стороны”, “Русский иероглиф” точно понравится.

Вот, а я пойду дальше читать про Романа Федоровича Унгерна, реинкарнацию дхармапалы Махакалы во главе белого движения)

Друзья, скоро новый учебный год, если вдруг кто хотел поучиться у меня переводу, есть целых три способа:

1) Курс в “Азарте” - 10 занятий, практика и теория, домашние задания (около 1000 иероглифов в неделю), обратная связь, занятия на платформе whereby, есть входной тест. Про "Азарт" я уже много рассказывала, а 30 августа школа устраивает день открытых дверей, там мы ответим на все вопросы (подробности будут в группе Азарта @perevodasart).

2) Открывается набор на курс в CWS, там похожий формат, но входного теста нет, занятия в зуме + в конце курса можно будет опубликовать свои работы в Пашне или на Горьком. Да, еще важно: в CWS есть бесплатные и льготные места, а чтобы на них попасть, нужно пройти конкурс: перевести отрывок из 《霸王别姬》и отправить организаторам до 1 сентября. Отрывок сложный, но не бойтесь, все когда-то начинали, не боги горшки обжигают)

3) Раз в месяц я провожу бесплатные онлайн-семинары в Институте Конфуция НГУ. Подробнее о том, что мы там делаем, можно почитать здесь, из минусов: на таких семинарах я очень фрагментарно даю обратную связь, просто не успеваю. Еще нет записи занятий, и анонсы я выкладывать тоже забываю)

В общем, приходите, куда вам больше нравится, я хорошим студентам везде рада)