tgoop.com/through_time_through_pages/760
Last Update:
продолжение (3)
Хирота — учитель Ёдзиро больше формально. Ёдзиро — антипод Сансиро, для которого Хирота и становится учителем и близким по духу человеком.
Ёдзиро публикует статью о профессоре Хироте, где называет его «невзошедшим светилом». Тут интересны два момента. Они отражают и своеобразие повествования, и настроение этой книги.
«Однажды они вместе с Минэко любовались осенним небом. Это было на втором этаже в доме Хироты. В другой раз они сидели на берегу речушки в поле. Тогда они тоже были вместе. Заблудшие овцы, заблудшие овцы… Они очень похожи на облака».
А незадолго до этого «заблудшие овцы» рифмуются с «заблудившимися взрослыми детьми»:
«— Хирота-сенсей и Нономия-сан нас, наверно, ищут!
— Ну что вы, — невозмутимо промолвила Минэко, — ничего страшного. Мы просто заблудившиеся взрослые дети».
Учитывая, что и с Минэко ему далеко не всегда просто.
Только на неё он не смотрит глазами наблюдателя:
«Он не смог бы смотреть на Минэко глазами постороннего, хотя не отдавал себе в этом отчета. Одно было бесспорным: в чужой смерти он ощутил красоту и умиротворенность, красота живой Минэко несла ему страдание»
Минэко будто бы проникает сквозь ту невидимую стену, которая оберегает Сансиро от других людей:
«Сансиро кажется, что мастерская в тумане. Он сидит, облокотившись на стол, в атмосфере тишины и покоя. В этой тишине возникает Минэко. Черточка за черточкой появляется ее изображение на холсте. Все вокруг словно застыло, движется лишь кисть толстяка художника, движется неслышно, как и сам художник.
Вписанная в тишину Минэко с веером до того неподвижна, что ее можно принять за картину. Харагути пишет не с натуры, а с картины, только объемной, думает Сансиро, чудесным образом он со всем старанием как бы переносит Минэко с объемной на обыкновенную картину. И эта, вторая, Минэко постепенно сближается с первой. Их разделяет тишина, которую нельзя измерить часами. Плавно, спокойно течет время, не касаясь сознания художника, и постепенно вторая Минэко нагоняет первую. Еще немного, и расстояние между ними исчезнет, они сольются воедино, тогда ход времени резко изменит свое направление, канет в вечность и кисть Харагути перестанет двигаться. При этой мысли Сансиро вышел из оцепенения и посмотрел на Минэко, все еще неподвижную. От этой звенящей тишины у Сансиро, словно от хмельного, крутилась голова».
Подобно тому, как Сансиро наблюдает за движением кисти Харагути, мы следим за повествованием. Оно в конце книги замолкает. И у читателя остаются воспоминания не о сюжете, а об образах из этого романа:
«Однако, поразмыслив, он решил, что небо и в самом деле помутнело, точнее не скажешь. Сансиро еще не придумал, что ответить, как Минэко добавила:
— И тяжелым стало, словно мраморным.
Девушка, сощурившись, смотрела вверх. Затем очень спокойно взглянула на Сансиро.
— Правда, оно кажется мраморным?
Сансиро только и мог ответить:
— Да, действительно кажется.
Девушка умолкла. Тогда, помолчав несколько мгновений, заговорил Сансиро:
— Когда созерцаешь такое небо, на душе и тяжело и легко.
— Отчего же? — спросила Минэко.
Вместо ответа Сансиро сказал:
— И еще кажется, будто небо спит и видит сны.
— Оно будто движется и в то же время совсем неподвижно. — Минэко снова устремила взор в далекое небо».
Сюжет романа и правда «будто движется и в то же время совсем неподвижен».