Структура наносит ответный удар

Туман полемики

В преддверии нового курса возвращаюсь к тому, на чем мы со слушателями закончили в прошлом году при обсуждении структуралистской социологии. А именно – к восприятию проблем французской теории в англоязычном академическом пространстве. Я открыл для себя важный момент расхождения в формулировке программ социологии знания между Бурдье и Рэндаллом Коллинзом. Оба автора соглашаются, что социология социально-гуманитарного знания – это главный бриллиант в короне социологии. Еще бы, ведь возможность изучения наукой самой себя – это почти гегелевский Das große Finale тысячелетней интеллектуальной работы человечества!

Однако Коллинз, несмотря на свои утопические предложения, вроде разработки социологами настоящего искусственного интеллекта (помните, я писал об этой идее здесь), в других аспектах оказывается гораздо консервативнее Бурдье. Если для француза социология знания является оружием борьбы в современном нам интеллектуальном пространстве, то американец утверждает, что мы не можем объективно исследовать знание новее 1950-х годов, а тем более как-то использовать это в своей практике (если учесть, что он писал свои программные тексты двадцать лет назад, то новее 1970-х). Якобы мы не способны увидеть окончательную кристаллизацию актуальных школ и направлений. Они явятся нам только тогда, когда споры между ними утихнут.

В общем, вместо гегелевского триумфа разума получается какой-то стеснительный попперовский антиисторицизм. Я думаю, что Коллинз, конечно, совершенно непоследователен. В других книгах, таких как «Неочевидная социология», он отделяет свою дисциплину от истории, ставя перед ней задачи объяснения и обобщения. Однако если социологам организаций или микросоциологам он завещает исследовать социальные структуры здесь и сейчас, то социологам знания он предлагает подождать, пока туман полемики между школами рассеется, и только потом анализировать то, что получилось. Тогда чем социология знания принципиально отличается от традиционной истории идей? Какой тогда это бриллиант? И в чьей короне?

Не подумайте, что я считаю тезисы Коллинза и его критику Бурдье чем-то смехотворным и незначительным. Напротив, бурдьевская социология как боевое искусство кажется еще более старомодным реликтом модернистских надежд ушедшего поколения. Кто сейчас всерьез поверит в то, что социолог может достичь объективности через самокритику? Тем не менее, оставляя обсуждение реалистичности программ обоих теоретиков в стороне, я вижу гораздо больше логики у Бурдье. Французский рационализм — он такой.

👍33💅5👎2👌1

www.tgoop.com/structurestrikesback/829

4.47K viewsJan 8 at 07:22

Туман полемики

В преддверии нового курса возвращаюсь к тому, на чем мы со слушателями закончили в прошлом году при обсуждении структуралистской социологии. А именно – к восприятию проблем французской теории в англоязычном академическом пространстве. Я открыл для себя важный момент расхождения в формулировке программ социологии знания между Бурдье и Рэндаллом Коллинзом. Оба автора соглашаются, что социология социально-гуманитарного знания – это главный бриллиант в короне социологии. Еще бы, ведь возможность изучения наукой самой себя – это почти гегелевский Das große Finale тысячелетней интеллектуальной работы человечества!

Однако Коллинз, несмотря на свои утопические предложения, вроде разработки социологами настоящего искусственного интеллекта (помните, я писал об этой идее здесь), в других аспектах оказывается гораздо консервативнее Бурдье. Если для француза социология знания является оружием борьбы в современном нам интеллектуальном пространстве, то американец утверждает, что мы не можем объективно исследовать знание новее 1950-х годов, а тем более как-то использовать это в своей практике (если учесть, что он писал свои программные тексты двадцать лет назад, то новее 1970-х). Якобы мы не способны увидеть окончательную кристаллизацию актуальных школ и направлений. Они явятся нам только тогда, когда споры между ними утихнут.

В общем, вместо гегелевского триумфа разума получается какой-то стеснительный попперовский антиисторицизм. Я думаю, что Коллинз, конечно, совершенно непоследователен. В других книгах, таких как «Неочевидная социология», он отделяет свою дисциплину от истории, ставя перед ней задачи объяснения и обобщения. Однако если социологам организаций или микросоциологам он завещает исследовать социальные структуры здесь и сейчас, то социологам знания он предлагает подождать, пока туман полемики между школами рассеется, и только потом анализировать то, что получилось. Тогда чем социология знания принципиально отличается от традиционной истории идей? Какой тогда это бриллиант? И в чьей короне?

Не подумайте, что я считаю тезисы Коллинза и его критику Бурдье чем-то смехотворным и незначительным. Напротив, бурдьевская социология как боевое искусство кажется еще более старомодным реликтом модернистских надежд ушедшего поколения. Кто сейчас всерьез поверит в то, что социолог может достичь объективности через самокритику? Тем не менее, оставляя обсуждение реалистичности программ обоих теоретиков в стороне, я вижу гораздо больше логики у Бурдье. Французский рационализм — он такой.

BY Структура наносит ответный удар