tgoop.com/howtolooksmart/974
Last Update:
Нашла древний, аж из 2022 года, черновик поста про квир-репрезентацию — и про то, почему требование о ней есть, скорее всего, пустое. Дописывать мне лень, поэтому пусть полежит тут, как докумэнт эпохи (тогда меня это интересовало, кажется, больше, чем сейчас).
Есть гипотеза, что такой репрезентации опыта, которую многие ждут в кино, сериалах, книгах и прочих объектах культуры, не существует.
Потому что до определенной степени производство контента «об опыте меньшинств» (в зависимости от определения меньшинства в эту категорию может попадать самый разный опыт — от опыта целых гендерных групп до опыта переживающих какое-то локальное событие) — это некая форма колониальной этнографии.
Мы знаем с некоторой долей уверенности, что западная этнография (то есть опыт описания «других» народов и опытов) — это колониальная практика (в том смысле, что она создавалась и применялась в своем историческом контексте). Нарратив описывает этнограф, используя других как материал, его голос остается главным. Более того, саму деятельность этнографического письма можно описать как большую западную искупительную аллегорию, где культурное описание не «представляет и символизирует это или то», а «является морально нагруженной историей о том-то» (Джеймс Клиффорд).
Задача этнографа — сделать «человечески понятным» какое-то иначе странное, необъяснимое поведение. В этой оптике существует некий экзотический опыт или образ жизни, который, однако, можно объяснить с «общечеловеческой» точки зрения. Что-то напоминает, в общем-то! А именно: любой опыт (женский, квир, мигранты в каждой конкретной стране, цвет кожи, возраст, социальный класс, etc) «можно объяснить» (или написать, снять, представить) как не-маргинальный (или маргинальный, но когда-то давно или где-то далеко), если вписать его в правильный нарратив, в общепонятную сеть символов. Любая генерализующая практика по определению будет исключать часть картины реальности — потому что её задача, в конечном итоге, сделать высказывание внутри своего контекста и по своим правилам. Любой опыт обобщается и соотносится с «интерпретацией образа» того, кого пытаются описать.
В западной/европейской модели мысли у репрезентации есть две модальности: «реалистическая», где образы должны достоверно отображать мир, и «риторическая», где эти образы в силу своей формы дают оценку изображаемому миру. Вторая модальность — пространство либо эстетики, либо идеологии. И, на мой взгляд, в случае с нарративом репрезентации мы имеем дело, конечно, с риторикой и с идеологией — именно они формируют тот язык, которым рассказывается история, и именно это определяет, кто является целевой аудиторией истории.
Получается, мы хотим услышать свою историю на своем языке (на языке, который ощущается для нас естественным и понятным), историю про себя для себя, а получаем «репрезентацию» — риторический этнографический рассказ про себя, но для других. И понятно, почему дамы в кино постоянно в чепчиках изменившимся лицом бегут к пруду, где одна умрет, а вторая выйдет замуж: это буквально антропологическое исследование прошлых, социально-обусловленных, страданий, мол, посмотрите, как они/мы дико жили, как это было несправедливо и трагично, как дивно и хорошо, что больше — не так, и об этой особенности можно не думать. Этнография — это либо история об отличиях (посмотрите на них, насколько они другие), либо история с определенной моралью (посмотрите на них, а теперь посмотрите на себя и сделайте выводы — например, да они же ТОЧНО ТАКИЕ ЖЕ ((так, например, писала Маргарет Мид)), но это всегда история о Других, эстетическая или риторическая.
But is this even fun anymore? (Не уверена)
BY Вроде культурный человек
Share with your friend now:
tgoop.com/howtolooksmart/974