Вроде культурный человек

Мы, конечно, устали от аргумента то европоцентрично, это европоцентрично. Но что поделать, если многое до сих пор европоцентрично.

Даже популизм.

В европейской традиции принято ставить знак равенства между популизмом и фашизмом. Либеральная демократия и популизм находятся в антагонистической связи: либерализм отвечает за индивидуальные права, защиту прав меньшинств и верховенство закона (понимаемого в легалистском, процедурном смысле: закон, по сути, просто структура для обеспечения работы либерализма). Популизм представляет волю народа (will of the people), общественное благо — которое вполне может оказываться выше (или реализовываться за счет) либеральных ценностей. Популистские движения бросают вызов устоявшимся институтам власти и элитам, что угрожает «системе сдержек и противовесов», которая и обеспечивает стабильное существование либеральной демократии. Когда народные массы добираются до власти — ничего хорошего не жди. Старейшая идея в западной политической традиции.

Проблема возникает, когда популизм — по сути, лишь форма для политизации массового участия, — обретает идеологическое содержание. Без него популизм производит нейтральные утверждения: устоявшиеся институты (суды, медиа, закон) мешают волеизъявлению народа; rule of the people конфликтует с minority rights; налицо эррозия доверия народа институтам; очевиден и конфликт между «народом» и «элитой», чьи политические интересы по своей сути несовместимы. Все так, кто же сейчас будет с этим спорить? Но когда между популизмом и каким-то еще -измом ставится знак равенства, популизм превращается в кризис и универсальное пугало «что пошло не так в западной политике».

В другой (тм) части мира все несколько иначе. Во многих латиноамериканских странах — подобно забытой или, скажем так, репрессированной истории популистской партии США — популизм воспринимается как освободительный феномен, антиолигархический, эгалитарный проект, который интегрирует обедневшие масс в политическую систему. (Правительства четы Киршнер в Аргентине, популистские правительства Уго Чавеса в Венесуэле, Лулы да Силвы в Бразилии, Эво Моралеса в Боливии, Рафаэля Корреа в Эквадоре или Андреса Мануэля Лопеса Обрадора в Мексике — разные проекты, но они пытались реализовывать политические требования, сформулированные на народном уровне, через государственные институты).

У этих популизмов (имевших разные исторические результаты) есть нечто общее. Рост популярности популистских взглядов чаще всего не означает разочарование в идее демократии (в конце концов, популизм и есть демократия), и даже не всегда означает разочарование в идее либеральной демократии — но он показывает недовольство тем, как текущая форма (либеральной, или, чаще всего, уже откровенно олигархической) демократии работает прямо сейчас. Мы не против партий вообще, мы против этих партий и их работы; мы не против демократического государства вообще, мы против этого государства и его работы.

Популизм не стремится отменить индивидуальные права per se — скорее, согласно логике некоторых современных политических авторов, он приносит антагонизм в государство, используя завоеванные институты для удовлетворения народных требований и подавления олигархического господства.

Самые большие проблемы у демократии начинаются, когда «просвещенные элиты» пытаются игнорировать или отвергать популизм как националистическую идеологию невежественных масс. Это скрывает истинную суть уже существующего социально-политического конфликта «народ-элиты», уже происходящую реакцию на системное разложение либеральной демократии: если «народ» един в своих интересах, то нет и необходимости в дискуссиях и согласовании различных интересов, а если такие практики необходимы, значит, есть те, чьи интересы не соблюдаются. Современная (буквально — последних лет) политическая мысль толкает нас в сторону популистского проекта — не запрета, а институализации конфликта между народом и элитами.

Если я не буду отвлекаться, следующий пост будет про плебейский республиканизм.

❤10🔥4👾3

www.tgoop.com/howtolooksmart/1099

2.33K viewsEkaterina Kudryavtseva, Jun 18 at 15:02

Мы, конечно, устали от аргумента то европоцентрично, это европоцентрично. Но что поделать, если многое до сих пор европоцентрично.

Даже популизм.

В европейской традиции принято ставить знак равенства между популизмом и фашизмом. Либеральная демократия и популизм находятся в антагонистической связи: либерализм отвечает за индивидуальные права, защиту прав меньшинств и верховенство закона (понимаемого в легалистском, процедурном смысле: закон, по сути, просто структура для обеспечения работы либерализма). Популизм представляет волю народа (will of the people), общественное благо — которое вполне может оказываться выше (или реализовываться за счет) либеральных ценностей. Популистские движения бросают вызов устоявшимся институтам власти и элитам, что угрожает «системе сдержек и противовесов», которая и обеспечивает стабильное существование либеральной демократии. Когда народные массы добираются до власти — ничего хорошего не жди. Старейшая идея в западной политической традиции.

Проблема возникает, когда популизм — по сути, лишь форма для политизации массового участия, — обретает идеологическое содержание. Без него популизм производит нейтральные утверждения: устоявшиеся институты (суды, медиа, закон) мешают волеизъявлению народа; rule of the people конфликтует с minority rights; налицо эррозия доверия народа институтам; очевиден и конфликт между «народом» и «элитой», чьи политические интересы по своей сути несовместимы. Все так, кто же сейчас будет с этим спорить? Но когда между популизмом и каким-то еще -измом ставится знак равенства, популизм превращается в кризис и универсальное пугало «что пошло не так в западной политике».

В другой (тм) части мира все несколько иначе. Во многих латиноамериканских странах — подобно забытой или, скажем так, репрессированной истории популистской партии США — популизм воспринимается как освободительный феномен, антиолигархический, эгалитарный проект, который интегрирует обедневшие масс в политическую систему. (Правительства четы Киршнер в Аргентине, популистские правительства Уго Чавеса в Венесуэле, Лулы да Силвы в Бразилии, Эво Моралеса в Боливии, Рафаэля Корреа в Эквадоре или Андреса Мануэля Лопеса Обрадора в Мексике — разные проекты, но они пытались реализовывать политические требования, сформулированные на народном уровне, через государственные институты).

У этих популизмов (имевших разные исторические результаты) есть нечто общее. Рост популярности популистских взглядов чаще всего не означает разочарование в идее демократии (в конце концов, популизм и есть демократия), и даже не всегда означает разочарование в идее либеральной демократии — но он показывает недовольство тем, как текущая форма (либеральной, или, чаще всего, уже откровенно олигархической) демократии работает прямо сейчас. Мы не против партий вообще, мы против этих партий и их работы; мы не против демократического государства вообще, мы против этого государства и его работы.

Популизм не стремится отменить индивидуальные права per se — скорее, согласно логике некоторых современных политических авторов, он приносит антагонизм в государство, используя завоеванные институты для удовлетворения народных требований и подавления олигархического господства.

Самые большие проблемы у демократии начинаются, когда «просвещенные элиты» пытаются игнорировать или отвергать популизм как националистическую идеологию невежественных масс. Это скрывает истинную суть уже существующего социально-политического конфликта «народ-элиты», уже происходящую реакцию на системное разложение либеральной демократии: если «народ» един в своих интересах, то нет и необходимости в дискуссиях и согласовании различных интересов, а если такие практики необходимы, значит, есть те, чьи интересы не соблюдаются. Современная (буквально — последних лет) политическая мысль толкает нас в сторону популистского проекта — не запрета, а институализации конфликта между народом и элитами.

Если я не буду отвлекаться, следующий пост будет про плебейский республиканизм.

BY Вроде культурный человек