Разбудите меня через 30 лет и спросите: «Что там у ленинистов?», а я вам отвечу…

У истоков

У истоков
кажется, что все
было предопределено.
Зримое выросло там,
где этому
должно было случиться
по божьей воле или министерской указке,
по прихоти завоевателя или здравому размышлению.

У истоков
замысел предстает
по-аристотелевски референтным
воплощению
как самораскрывающаяся форма,
находящаяся в созвучии
с законом и
благодатью.

У истоков
не задают вопросов
о трепете плоти,
охватывающем живое
перед тем, как ринуться в атаку
или сорваться с места
и бежать без передышки,
спасаясь от источника угрозы —

У истоков
меркнет выбор,
требующий мужества быть
перед ничто,
пустоты,
неопределённости
и динамики волений,
отметающих потребность в логике
и целесообразности.

У истоков
хранители памяти
предпочитают молчать
о сопротивлении.

5.11.23

Но можно делать и безобразные вещи. Я не понимаю, как, например, французская железнодорожная компания сняла 500 или 600 фильмов и ни один из них не был хорошим. Если вы не можете творить чудеса даже с локомотивом, то перестаньте снимать фильмы и займитесь ремонтом поездов.

Жорж Франжю

Надеюсь, однажды мы сможем быть такими же инфантильными, беззаботными и уверенными в себе, как в этом клипе (очень люблю его)

С праздником пролетар:очки

Другого марксизма у нас для вас нет — только между birthday shoes Ксении Анатольевны и скринами из Vouge.

Две недели назад Green Day вернулись с новым синглом. Последние годы Джо Армстронг не скрывал своего презрения к американскому правительству. После официального запрета абортов в целом ряде штатов, даже пообещал уехать из страны. И вот в The American Dream Is Killing Me вместе с остальными участниками группы Армстронг примеряет на себя образ зомби-бедняка, лишенного жилья за долги и объявленного вне закона. Без экивоков во всех социальных бедах обвиняет частную собственность, налоги, тупую культуру и нищету. Надо сказать, что визуальный ряд выбран Green Day не случайно. Первым, кто изобразил восстание пролетариата в виде толпы оживших мертвецов был Джордж Ромеро в фильме Ночь живых мертвецов. Фильм вышел в 1968 году.

Прекрасный пост. Визуальная политология, как она есть

«ФСИН — это резервуар для войны»

Почему важно посмотреть последнее интервью у Гордеевой? Чтобы ещё раз понять, как порядки тюремной системы способны экстраполироваться на весь аппарат власти. Какую роль играет ФСИН на оккупированных территориях и что происходит с военнопленными. Почему не возможность освобождения, а желание стать членом «воинского братства» подталкивает сидящих вступать в ЧВК.

Все это важно не только для упразднения тюрем, но и для искоренения военной машины.

Продолжаем с Сашей смотреть цикл фильмов-путешествий Познера. Дошли до Израиля. В третьей серии Познер снимает быт одного из самых старых кибуцев. Для него эти израильские коммуны — «не социализм и не капитализм», что-то другое (кажется, вот-вот и найдёт нужное слово), чего не смог добиться Советский Союз,
декларировавший об идеалах равенства и общности с каждой кумачовой ленты.

Кибуцы появились намного раньше еврейского государства. Утопические социалисты, притесняемые антисемитскими властями в европейских странах, выкупали у арабов небольшие земельные наделы посреди пустыни в надежде создать на них свободные общины равных. Арабы, посмеиваясь, ждали, когда интеллигенты, прежде практически никогда не работавшие на земле, прогорят и уедут, после чего проданный кусок можно будет вернуть обратно без лишних затрат. Но дело повернулось иначе. Коммунары жили тесно, скучено, в глинобитных домах, делали одежду из мешковины, трудились в поте лица своего, пока земля не начала давать плоды.

Начали с земли, потом доходы позволили создавать маленькие индустриальные производства. Общность социальной инфраструктуры и доходов позволяет до сих пор обеспечивать бесплатным всех жителей кибуца от люльки до гроба. Еда — бесплатна, лечение — оплачивается за счёт коммуны, образование — для каждого даже в самых престижных университетах мира. Община сопровождает вас до 28 лет. Далее вы можете выбирать сами — оставаться или уйти. В кибуцах нет полиции. Годовой бюджет коммуны делится поровну на все семьи. Каждый член коммуны получает равную зарплату, какую бы должность он не занимал и где бы не работал. Личные доходы вне трудового комплекса кибуца идут в «общий котёл», что позволяет модернизировать и развивать общественное пространство. Обязательная работа занимает около 4-5 часов в день.

И это — здесь и сейчас, а не 100 лет назад.

Сегодня в Израиле около 200 кибуцев, но их число постоянно сокращается. Играет множество факторов, но самые важные — неолиберальные реформы, политика приватизации, отток населения и нехватка рабочих рук. Кроме того, играют свою роль и постоянные военные столкновения. При этом коммунары отказываются от милитаризации населения. Тот факт, что одними из первых от рук ХАМАС пострадали именно жители кибуцев заставляет меня презирать тех социалистов, что поддерживают такую антиколониальную «политику возмездия».

Но я не хочу идеализировать кибуцы. Прекрасно знаю все противоречия, связанные с их интеграцией в израильский государственный аппарат. Меня занимает другое.

Подобные кибуцы могут появляться где угодно. Проект экологической децентрализации городов просто не может игнорировать такие возможности. Точно так же дело обстоит и с модернизацией сел и устранением разделения труда между городом и деревней. Огромные производственные силы человечества, которых не было у первых коммунаров сегодня доступны как никогда.

Но что-то мешает даже представить движение к подобному переосмыслению общественной жизни. Я бесконечно восхищаюсь смелостью и отвагой утопистов, сумевших построить «новый мир в оболочке старого», орудуя только лопатой, граблями и мотыгой. Кажется, что предложи такое нам — людям XXI века — мы бы сдулись на второй месяц.

Я постоянно думаю об антропологическом кризисе, неразрывно связанном с терминальной стадией капитализма, обещающей безрадостный финал. В нас сломлены воля, надежда, здоровье. В наших сознаниях нет ничего, кроме политического реализма, мечущегося между «или-или» задающих дискурс государств. Повседневная усталость кажется исторически накопленной и усугублённой реструктуризацией производства. О каких кибуцах может идти речь, если мы в большинстве своём не занимаемся ничем по-настоящему созидательным? Если мы взаимозаменяемы, подсчитываемы, предсказуемы в измерении Больших Данных?

Провал «Эгалите» связан с этим. Как вести последовательно утопическую политику даже на уровне дискурсивных игр? Не хватает рук, единомышленников, готовых учиться, искать, трудиться, расти, включаться в жизнь такого картографического бюро, наносящего маршруты мест, которых ещё нет, но которые обязаны появиться.

Мы в прошлом году назвали это «кризисом веры». Ты говоришь о возможностях, а тебя опускают в надуманные угрозы как в болезненный фантазм. Фантомные боли дискурсивных тревог оказались сильнее не прогнозируемых радостей идеалистической открытости новому. Нам не с кем обсуждать коммуны, виртуальные «добровольные правительства», безденежный обмен, отмену полиции, упразднение труда, переустройство семьи, новое ремесленничество, индивидуализацию искусства и многое другое на том уровне, которого требует время. А оно требует вновь подарить всем, кто ищет выход надежду и уверенность в том, что все — в их руках.

Но, снова и снова оставаясь одни, мы сами в конце концов теряем путеводную нить.

Без веры в свои силы никакой захват власти или победа на выборах левых популистов не принесёт ничего, кроме ещё одной порции разочарований. Думаю, каждый сыт ими по горло. Но я отказываюсь верить, что нет ничего кроме.

Я считаю, что утопическая политика в таких условиях является единственной, заслуживающей внимания. Осталось самое малое — найти в сердце ещё не поражённый болезнью участок, способный оживить ее как собственную составляющую.

Последнее целое нельзя представить себе серьезным.

Бахтин

Человек жив возможностью одиночества, принимаемого и разделяемого другим.

Сто тысяч лет не слушал Green Day. А тут они отыграли какую-то фантастическую акустику. И, кажется, я снова проникаюсь этой волной дурацкой бесшабашности. Она как противовес той серьезности, от которой прямо сейчас застывает и перестает двигаться душа