О государстве можно судить по будущему, которое обещают его скульптуры.

Берджер

«Красный политический субъект»… — кажется, ниже уже некуда

Какая же гниль — перестроечные т.н. анархисты. Наезды Тупикина и Цовмы на Эгалите тому доказательство.

«Самые дорогие зины на свете». Ну, если за 30 лет не научились ничего делать качественно, любая цена будет казаться неоправданной.

Просто оставлю это здесь

Вы бы знали, как сейчас трясутся руки.

Свой проект и людей, с которыми мы вместе столько лет создаём уникальные вещи — я никому не дам в обиду. Никакому мелкому авторитетешке, не способному ни в дизайн, ни в смм, ни в, прости хоспади, самостоятельное политическое мышление.

Геронтократия — это диагноз.

Знать лучшее и делать худшее в пике ему — таково глобальное отношение, существующее сегодня в надстройке; тот, кто действует подобным образом, чувствует себя свободным от всяческих иллюзий, но все же вынужденным опускаться уровнем ниже под давлением «власти вещей». Так в реальности положением вещей представляется то, что в логике является парадоксом, а в литературе — юмором; это формирует новую позицию сознания по отношению к «объективности».

Слотердайк. Критика цинического разума

Очень важный отрывок

100 штук «Не измены» арестовали российские пограничники.

И хуй знает, что об этом думать

пусть теперь каждый желающий сможет напечатать пиратку на принтере, чтобы убедить еще больше людей в том, что отказ служить и подчиняться — это не измена

Вот так — всю сознательную жизнь вдохновляешься народниками, а потом сам становишься чем-то похожим. А еще слушаешь анархо-панк, будто предчувствуя, что надо быть готовым. Надеюсь, что при нашей жизни войны закончатся, стены рухнут, а на месте банков и правительственных зданий вырастет свежая трава.

…современная критика идеологии — таков наш тезис — роковым образом отделила себя от мощных смеховой традиций сатирического знания, которые в философском плане уходили корнями в античный кинизм. В Новое время критика идеологии надевает парик серьезности и даже в марксизме, а уж в психоанализе и подавно, облачается в классический костюм и галстук, дабы не утратить буржуазной респектабельности. Они отказалась от своей жизни в качестве сатиры, чтобы завоевать в качестве «теории» своё место в книгах. От живых форм горячей полемики она отступила на позиции холодной войны сознаний.

Слотердайк

Просто хочу передать привет Михаилу Цовме 🤬

«Далласский клуб покупателей» — лучшая иллюстрация того, как может работать рыночный анархизм. Самое время пересматривать и многое брать на заметку.

Случайные исторические истины никогда не могут быть доказательством необходимых истин разума.

Лессинг

В устах государства тело — лишь продукт дискурса, подчеркивающий его перформативную силу.

Don't feel bad for me
I want you to know
Deep in the cell of my heart
I really want to go

There is another world,
There is a better world

Эта песня The Smiths звучит в конце 3-й серии 1-го сезона Sex Education в тот момент, когда Мейв — девочка из люмпенизированной среды — отдает себя в руки врачей, чтобы избавиться от нежеланного ребенка.

Попробуйте всмотреться в эту сцену. Эмма Маки, исполнительница главной роли, старается сохранить лицо и не дать волю эмоциям. Кажется, еще немного и все те стены, которыми она окружила себя, чтобы не сломаться в мире, где всем на тебя плевать вот-вот рухнут. Они будут разобраны на части только-только возникшей внутри нее новой жизнью. Но она, маргинализированная и брошенная самыми близкими, знающая, что такое — быть родительницей самой себе, не готова к этому. Позже соседка по палате, мать троих детей, скажет ей: «Мне не так стыдно перед теми, кто не родился, сколько перед теми, кому я не смогла стать хорошей матерью», — посрамив пролайферов, руководствующихся исключительно мертвой буквой церковной Книги, а не конкретным телесным опытом (хотя что может быть более соматическим, чем опыт Распятия).

Стены палаты окрашены в светло-розовый. Такой оттенок снимает напряжение, делая атмосферу абортария больше похожей на дом заботы (на что намекает и само название клиники). Каждое действие врачей отдает нежностью и внимательностью к ощущениям девушки. Вопрос доктора: «Чем увлекаешься?», — как будто заставляет Мейв сбросить все маски. Кому еще это действительно может быть интересно, особенно перед тем, как уйти в желанное забытье, после которого кровь и рвота еще сутки будут напоминать о пережитом? Но вдруг все-таки может? И что окажется на руках после всех социальных условностей?

Эта сцена — ключевая для понимания дальнейших трансформаций героини и того выбора, который она сделает в четвертом сезоне.

Не ты для мира, а мир — для тебя. Лишенной привилегий, достатка, любви, преданной и униженной, но внутреннее уверенной, что достойна лучшего.

Не имея ничего за душой, кроме опыта, превращенного в истории, Мейв обретает нечто большее, чем просто завораживающий и «продающийся» бэкграунд — возможность больше не длить контакты с сообществом. Поскольку все, что было с тобой — только твоя ответственность.

Разумеется, здесь нетрудно обнаружить идеологию. И вместе с тем историю классового реванша, обретения субъектности, вызревания нового эгоизма — принципиального, смелого, открытого. Обещающего другой мир, в котором прощание не ломает, а делает тебя сильнее, помогая справиться с отравляющими жизнь иллюзиями.

«Очень важно, чтобы люди получали то, что им жизненно необходимо».

Эту реплику очень легко переосмыслить в антивоенном ключе и сделать настоящим манифестом.

Да, как те знаменитые люди в шестидесятые. Со смешными попами.