Друзья, предлагаем вашему вниманию запись секции "Проблемы феноменального сознания", которая прошла 27 июня 2025 г. в рамках конференции "Сознание в виртуальной реальности". Секция организована нашим сектором совместно с ИФПР СО РАН.

Она была посвящена проблемам, связанным с определениям понятия сознания, возможным способам решения этих проблем, обсуждению отдельных подходов в решении проблемы сознания, а также обсуждению некоторых когнитивных аспектов, связанных с восприятием цвета.

Запись секции целиком.

Отдельные доклады:
1. Есть ли хорошие стратегии определения феноменального сознания?
Максим Горбачев

2. Аргумент от представимости "зомби" и категориальная ошибка
Игорь Гаспаров

3. Панпсихизм, депсихологизация сознания и проблема комбинации
Александр Гусев (блог)

4. Нормативная роль феноменального сознания
Константин Морозов (блог)

5. Мистерианство и аргумент многоуровневой абстракции
Алексей Павлов (блог)

6. У натуралиста есть только один выбор: эмерджентизм или скептицизм
Иван Девятко (блог)

7. Nonconceptual color perception / Неконцептуальное восприятие цвета
Нед Блок (подробнее об авторе)

8. Феноменальные состояния и феноменальные качества
Матвей Сысоев (блог)

Весь плейлист с отдельными докладами.

@sector_szf

Reality18+

Недавно коллеги начали обсуждать вопрос неразличимости сна и реальности, но я не очень понимаю, что они хотят получить. Для философских аргументов всегда было достаточно лишь того, что сон в принципе может быть субъективно неотличим от бодрствования. То, как часто или легко их можно спутать, уже не имеет никакого значения. Так же обстоит дело с аргументом от галлюцинации: нет нужды разбирать частные случаи — обычно даже дизъюнктивисты соглашаются, что тотальная галлюцинация, неотличимая от восприятия, хотя бы логически (а может даже и номологически) возможна.
Таким образом, достаточно одного примера, даже лишь концептуально представимого, чтобы поставить под сомнение тезис о том, что я всегда могу отличить сон от бодрствования. Более того, это в обе стороны работает. По аналогии с аргументом Голдмана про поддельные амбары мы можем сформулировать следующий сценарий. Допустим, я участвую в научном эксперименте, где испытуемых случайным образом делят на две группы: у первой всё идёт как обычно, они бодрствуют, а вторую погружают в сверхреалистичный сон, изнутри полностью неотличимый от бодрствования. Я нахожусь в первой группе и думаю: очевидно, что «Я бодрствую, а не сплю» – и это действительно так, но вот мои основания в пользу этого утверждения не позволили бы мне отличить свою ситуацию от ситуации участников второй группы, которые ошибаются. Да, у меня есть истинное убеждение, но оно не обоснованно, поскольку мне просто повезло оказаться в первой группе. А теперь добавим условие, что я в курсе идеи эксперимента и знаю, что мог бы оказаться в любой из групп. Теперь моя самоуверенность из обыденной жизни куда-то улетучивается. Уже не так очевидно, что «Я бодрствую, а не сплю» истинно. Вот и все что нужно от снов для скептических сценариев и эпистемологии в целом. Насколько структура опыта сна и бодрствования совпадает в актуальном мире, это скорее побочный квест, который вряд ли существенно повлияет на основной. Как минимум их схожести уже достаточно для того, чтобы порождать вполне осмысленные скептические интуиции — и этого немало. Мне тяжело поверить, что кто-то сможет предоставить такие эмпирические данные, что сделают любой скептический сценарий с неразличимостью сна и бодрствования внутренне противоречивым. Однако такие сценарии могут оказаться внутренне противоречивыми по иным причинам, не связанным с проблемой субъективной неразличимости.

Эпистемологический дизъюнктивизм. Часть 1.
В прошлом посте я рассказал про роль неразличимости сна и бодрствования в скептических аргументах в философии, описав лишь один вариант из огромного спектра возможных скептических сценариев.

По аналогии с аргументом Голдмана про поддельные амбары мы можем сформулировать следующий сценарий. Допустим, я участвую в научном эксперименте, где испытуемых случайным образом делят на две группы: у первой всё идёт как обычно, они бодрствуют, а вторую погружают в сверхреалистичный сон, изнутри полностью неотличимый от бодрствования. Я нахожусь в первой группе и думаю: очевидно, что «Я бодрствую, а не сплю» – и это действительно так, но вот мои основания в пользу этого утверждения не позволили бы мне отличить свою ситуацию от ситуации участников второй группы, которые ошибаются. Да, у меня есть истинное убеждение, но оно не обоснованно, поскольку мне просто повезло оказаться в первой группе. А теперь добавим условие, что я в курсе идеи эксперимента и знаю, что мог бы оказаться в любой из групп. Кажется, что теперь моя самоуверенность из обыденной жизни куда-то улетучивается. Уже не так очевидно, что «Я бодрствую, а не сплю» истинно

Согласно гипотезе, мои основания в пользу того, что я бодрствую, неотличимы для меня от тех оснований, что есть у членов второй группы. У меня тот же самый опыт (с поправкой на мои воспоминания, особенности тела и всех моих ментальных характеристик), что был бы и у них, а значит, если бы я оказался во второй группе, то я бы не смог этого обнаружить. Но следует ли из этого, что в данном сценарии у меня нет знания и о том, что я бодрствую? Если применить довольно правдоподобный принцип эпистемического замыкания (epistemic closure), то ответ положительный.
Замыкание: для любого субъекта S и любых утверждений p и q: если S знает p и знает, что p влечёт q, то S также знает q. Если я знаю, что я бодрствую и знаю, что если я бодрствую, то я не сплю, то тогда я знаю, что я не сплю.
В нашем случае данный принцип играет скорее на стороне скептика, поскольку он может на вполне разумных основаниях применить modus tollens и в конечном счёте отрицать «Я знаю, что я бодрствую». Вывод из этого аргумента скоромнее, чем в классических скептических сценариях, поскольку речь идёт не о радикальном, глобальном скептицизме, а о его локальной форме. Здесь не ставится под сомнение всё знание о мире или сама возможность познания внешнего мира через перцептивный опыт, как, к примеру, в случае с гипотезой мозгов в бочке или злого демона. Скептическое давление направлено на перцептивное знание в особых условиях. Таким образом, сценарий не отрицает существование внешнего мира, но скорее показывает, что используемая на фоне теория обоснования чрезмерно строгая — она лишает нас довольно тривиального знания даже там, где мы почти его достигли. Исход вполне ожидаемый, поскольку в этом сценарии неявно подразумевался интернализм относительно обоснования, согласно которому для наличия знания требуется, чтобы субъект мог иметь рефлексивный доступ к основаниям своего знания — т.е. иметь к ним доступ через размышление в целом. Субъект должен не просто верить, что у него есть основания для знания, но и осознавать, что это именно основания. Разумеется, с позиции интернализма у меня нет знания, поскольку единственные основания, к которым я бы имел доступ через рефлексию, неотличимы от оснований членов второй группы. Я не могу исключить релевантную альтернативу. Но вот эпистемический экстерналист мог бы сказать, что не все так плохо, поскольку он отрицает необходимость рефлексивного доступа к основаниям для наличия знания. Для него главное, чтобы были выполнены особые условия, которые обычно действительно приводят к знанию. Например, человек может обладать надёжной способностью к распознаванию пола цыплят, ошибочно полагая, что он это делает на основании зрения и осязания, хотя на самом деле ему помогает их запах. Интерналист здесь не увидит знания, а экстерналист увидит.

В конечном счёте, с точки зрения собирательного образа экстернализма, даже если у субъекта нет достаточных рефлексивно доступных оснований для убеждения, то это ещё не означает, что он не может обладать знанием. Ведь на возможность знания могут влиять и другие факторы — например, надёжность процесса, с помощью которого сформировано это убеждение.
Но возникает вопрос: может ли классический экстернализм действительно дать мне знание в этом сценарии? Да, перцептивные механизмы действительно обычно приводят меня к знанию о том, что я бодрствую. Но есть некоторые трудности. Во-первых, экстернализм может показаться слишком далёким от здравого смысла. По крайней мере мне бы не хотелось уходить от здравого смысла слишком далеко и получать знание в этом сценарии, становясь просто когнитивным термометром, который обычно работает правильно, или сортировщиком цыплят, непонимающим, почему он так хорош в своём деле. Даже в аргументе Мура с руками чувствовалась интерналистская нота: он апеллировал к своему восприятию, к переживаемому опыту как основанию убеждения, а не к надёжности механизма восприятия. Я считаю, что интерналистский аспект хотя бы в какой-то мере должен быть сохранен. Во-вторых, если я знаю о дизайне эксперимента, я начинаю сомневаться не только в том, что мой опыт может служить основанием, но и в надёжности самого механизма, который его порождает. Я уже не уверен, что это тот же самый перцептивный аппарат, который приносил мне знание в прошлом. Возможно, что для атрибуции мне знания с позиции третьего мои опасения не имели бы значения, но всё-таки в этом контексте меня интересует именно атрибуция знания субъекта самому себе. Конечно, всё это были лишь собирательные образы обеих позиций, но кажется, что все равно ни классический интернализм, ни классический экстернализм не смогли бы дать мне знание в этой ситуации.
В следующих постах я рассмотрю опцию эпистемологического дизъюнктивизма, который обычно ассоциируется с Джоном Макдауэллом. Его более молодой коллега Дункан Притчард даже называет эпистемологический дизъюнктивизм Святым Граалем эпистемологии, способным разрешить спор между интерналистами и экстерналистами.

Друзья,очередное заседание межсекторского семинара "Современная аналитическая философия"!

В докладе Вадима Чалого будет предложен очерк некоторых сюжетов рецепции теоретических и практических идей Канта философами-аналитиками. Основное внимание будет сосредоточено на двух решающих событиях: переработке первой "Критики" П. Стросоном и адаптации чистой моральной метафизики Дж. Ролзом. "Аналитический аргумент" и критика трансцендентального идеализма Стросоном ввели Канта в аналитическую эпистемологию, а "занавес неведения" и "КИ-процедура" Ролза закрепили за Кантом место в современной моральной философии. Последовавшие дискуссии о "двухаспектной теории", статусе трансцендентальной аргументации, применимости категорического императива в моральной делиберации, о кантовском понимании науки, права, международных отношений и многие другие сегодня составляют неотъемлемые части аналитической философии, а Кант в них выглядит признанным и действующим аналитиком.

Аннотация, список литературы.

Регистрация.

@sector_szf