#новыечешскиекниги и #чехиянанонфике

Сижу и мысленно вторю чеховским сестрам: «В Москву! В Москву! В Москву!» Если же вам повезло больше, чем мне, и вы уже одной ногой на ярмарке non/fiction, загляните завтра, 2 декабря, на «Территорию познания», где издательство «Белая ворона» в 13 часов организует разговор про страх и про то, зачем он нужен. Обещают иметь в виду книгу Милады Резковой «Ничего не бойся» и свеженькие «Городские легенды» Иржи Линхарта (обе вышли в переводе Ксении Тименчик).

«Городские легенды» — это книжка-коктейль: два десятка историй, разные страны… И внутри каждой истории — тоже свой микс. На левой части разворота мы узнаем, как та или иная легенда возникла, где распространилась, в каких книгах и фильмах нашла отражение, что в ней нелогичного и что смешного. Например, в связи со страшилкой про муравьев в мозгу автор шутит, что ни один муравей не сможет забраться к вам в голову, даже если вы уснете с Хеппи Милом на коленях. А правую часть разворота занимает стрип, иллюстрирующий саму легенду. Все это еще предваряет небольшая подводка, где читателю (которому, предположительно, лет 10–12) предлагается подумать над вполне рациональными вопросами: Всегда ли научные эксперименты приносят пользу человечеству? Может ли стремление к идеальной внешности навредить? Автостоп — это безопасное занятие?

В общем, получается, что бояться иногда даже полезно, и, кроме того, если тебе смешно, то уже совсем не так страшно. И самое главное — у страха, как правило, не только глаза велики, но и корни глубоки. Короче говоря, эта, казалось бы, забавная книжка, делает важное дело — помогает подросшему ребенку научиться не принимать все россказни на веру. Это книга о том, как перестать бояться и полюбить… нет, не атомную бомбу, а свой страх и критический ум.

#новыечешскиекниги и #чехиянанонфике

Если вдруг вы придете на ярмарку non/fiction и окажетесь у стенда издательства Corpus, то на вас своим разноцветным глазом глянет книжка Яна Немеца «Возможности любовного романа». А чтобы было проще решить, нужен ли вам этот роман у себя на полке, я рассказала о нем и о его переводе в небольшом эссе.

Искала тут одну вещь и с удивлением обнаружила, что «Возможности любовного романа» уже вышли в формате аудиокниги (окей, бумер!), и первые 20 минут даже можно послушать бесплатно. Ну я, естественно, послушала. Честно признаюсь: это были 20 минут сплошных открытий.

Текст звучит, и для меня как для переводчика это большое облегчение. Правда, оказалось, что у чтеца (Станислава Иванова) интонация не всегда совпадает с моей (а точнее, с моим восприятием авторской интонации), но, наверное, это нормально: мы все читаем книги по-разному. Самое же интересное началось минуте на пятой.

Во-первых, местами текст романа прочитан слишком серьезно, без иронии, которую я в нем слышу. Во-вторых, герои романа почему-то страшно спешат: Ян с Миреком общаются в редакции — и оба куда-то торопятся, Ян с Романом встречаются в обеденный перерыв — и суетятся даже при чтении меню. (Тут я понимаю, что уже и сама успела отвыкнуть от спешки большого города, хотя до сих пор по дороге в университет обгоняю всех прохожих).

Ну и, в-третьих, меня особенно позабавил фрагмент, когда описывается так называемый «брненский Бронкс» и все его нелепости и странности. «Или взять еще тот роскошный лимузин, который остановился как-то у обочины и из которого вышел человек в светооотражающем жилете работника коммунальной службы. Когда багажник вальяжно открылся, мужчина извлек оттуда, — здесь чтец делает многозначительную паузу, явно вспоминая Расчленинград, — не оскверненную пылью метлу и принялся неторопливо подметать тротуар; машина же так и стояла на аварийке». Надо ли добавлять, что никакой паузы в этом месте не предполагалось?

Говорю же: двадцать минут — а впечатлений на полдня!

В новом эпизоде подкаста «Экспекто патронум» Анна Красильщик и Анна Шур обсуждают книжку Петры Сокуповой «Бертик и чмух», этим летом вышедшую в переводе на русский. Если у вас нет подписки на арзамасовское приложение «Гусьгусь», подкаст можно послушать в рамках пробного периода.

Сегодня в 19:00 по Москве смотрите наш с Инной Безруковой и Александром Шамариным разговор о «Возможностях любовного романа» Яна Немеца.

UPD: Запись разговора выложена тут.

Вчера исполнилось десять лет с тех пор, как не стало Вацлава Гавела. Это грустная дата, но отрадно то, что спустя десять лет у нас по-русски есть целых две биографии Гавела — авторства Ивана Беляева и биография, написанная Михаэлем Жантовским и переведенная на русский Инной Безруковой.

Кстати, на презентации книги Жантовского «Гавел», которая прошла на ярмарке non/fiction, говорилось о том, что, возможно, книга будет дополнена фотографиями разного времени и переиздана. Было бы замечательно, если бы в нее вошли и малоизвестные снимки Гавела-скаута (Гавел в юности состоял в «водном» отряде и исполнял в нем задачи хроникёра), например, вот этот листок из скаутской хроники (взято отсюда).

Справа вверху — Вацлав Гавел, слева внизу — его карикатура.

#рождествовчешскойлитературе

Вариант А. Безрадостное

О Рождестве у нас вспоминали только за пару дней. Помню, у нас два раза даже елки не было. Дана с матерью пекли только пять видов рождественского печенья. Отец напивался сильнее, чем обычно, и именно из-за него, а не из-за печенья запах рома у меня теперь ассоциируется с рождественскими праздниками.
<…>
Хотя Рождество мы никогда особо не отмечали, мама всякий раз читала «Отче наш» и всякий раз делала нам с сестрой прически: она была парикмахершей и, видимо, чувствовала себя обязанной привести наши волосы в порядок; видимо, как и сестра, она испытывала странную, необъяснимую потребность навести красоту там, где на самом деле красивого ничего не было. Подарки на Рождество нам тоже особо не дарили. Помню одну свою барби, которой я еще перед Новым годом оторвала башку и где-то ее потеряла, да, взяла и потеряла барбину башку.

Люцие Фаулерова «Пылесборники»

#рождествовчешскойлитературе

Вариант Б. Идиллическое

В день святого Николая мы все вместе сели за стол, под лампу, по такому случаю обтянутую красным бумажным абажуром, и составили расписание (папа называл его «график») выпечки рождественского печенья.

Сначала папа выписал названия печенья, которое мы хоть раз пекли дома, которое пекла бабушка Людмила, которое делала бабушка Анежка, и дополнил этот список печеньем, которое мы в прошлом году пробовали у знакомых. Мама возмутилась, что это какие-то наполеоновские планы, если не пантагрюэлевские, и заявила, что больше пяти видов она печь не станет. Папа слегка обиженным голосом снова зачитал вслух весь список, и, поразмыслив, вычеркнул оттуда шесть названий, а про остальные, превышающие мамину квоту, мы с сестрой решили, что испечем их вместе с папой. Мама воскликнула, что лучше б мы ей помогли с ее пятью видами и что у папы не все дома. Потом мы внесли в настольный календарь этапы выпечки и начиная с двенадцатого декабря под каждым днем подписали, что именно будем печь.

Вечерами на кухне дышать было нечем от царящих на ней сладких и горелых запахов. Готовое печенье мы складывали в коробки, выложенные салфетками, а то, что поломалось, оставляли на десерт после ужина.

Как-то раз на ванильных рогаликах поспал наш кот. Все их переломал, но не запачкал, выдохнула мама с облегчением, благо они были прикрыты чистым полотенцем. Видно, кота приманил сладкий запах и тепло, — так мама объяснила случившееся и заявила, что этому кошачьему паскуднику все равно уже в этом доме не место. Крошки, в которые паскудник превратил наши аккуратные ванильные рогалики, пошли на шарики «Картошка». С тех пор мы пекли на один вид печенья больше. <…>

Двадцать второго декабря нам оставалось только напечь сдобных плетенок и соленых палочек.

Вечером двадцать третьего происходил торжественный вылов карпов из ванны, их забой и разделка. Надутые плавательные пузыри и рыбью чешую мама каждый раз сохраняла на счастье, и они валялись в серванте до самой Пасхи.

Двадцать четвертого декабря, попив с утра чаю с лимоном, мы до самого праздничного ужина держали пост. Мы с сестрой украшали люстры еловыми веточками, в третий раз пылесосили все ковры и красиво раскладывали печенье по тарелкам. При этом слушали по радио «Марш красных партизан» и репортаж из жизни свинарок. (Младенец Иисус лежал в колхозном хлеву, а партизане исполняли роль пастухов).

Сильвия Рихтерова «Возращения и другие утраты»

#встречаютпообложке

А дайте-ка я вам покажу две последние книги, которые читала на чешском. Обе вышли в уходящем году и обе сделаны так, что хочется воскликнуть: «А что, так можно было?»

Первая — это сборник интервью под названием Znamení neznámého (пусть будет «Предвестие неведомого»). Ян Немец и Петр Визина поговорили с певицей, священником, художником, переводчицей, поэтом, экологом, философкой, настоятелем дзен-буддистского монастыря и монахиней-кармелиткой об их внутренних поисках. Все девять собеседников пытались обрести себя, но обнаружили что-то, что гораздо больше их самих. Расспрашивая об этом опыте, авторы исследуют не только многообразие духовных путей, но и возможности языка. Как рассказать о собственных мистических переживаниях и при этом не заплутать в лесу слов?

(Продолжение завтра).

Jan Němec, Petr Vizina. Znamení neznámého. Brno: Host, 2021.
Художественное оформление книги — Мартин Пецина.

Jaroslav Rudiš. Winterbergova poslední cesta. Praha: Labyrint, 2021.
Перевод с немецкого — Михаэла Шкултеты.
Художественное оформление — Иржи Тросков.

#встречаютпообложке

Смотрите, а так выглядит последняя книга Ярослава Рудиша «Последнее путешествие Винтерберга» (Winterbergova poslední cesta). Правда, к чешской литературе ее можно отнести только с натяжкой: Рудиш написал роман по-немецки, а чешский перевод вышел только спустя два года.

В книге Рудиша двое чешских немцев, живущих теперь в Берлине, путешествуют на поезде в Сараево. Одного из героев зовут Ян Краус, он ухаживает за умирающими людьми — перевозит их «на другой берег». Его пациент Венцель Винтерберг, ровесник Чехословацкой Республики и человек, болеющий историей, решает перед смертью совершить поездку по городам бывшей Австро-Венгрии, с путеводителем 1913 года в руках. Но на самом деле не только путеводитель определяет маршрут героев: Винтерберг, кроме всего прочего, перемещается по следам своей первой возлюбленной Ленки, которая исчезла в самом начале Второй мировой войны.

Перевод книги Рудиша в Чехии очень ждали, надеясь, что в ней, наконец, воплотится «мечта о Великом Романе, который охватит собой абсолютно все», как об этом писал Ян Немец. Честно говоря, я сомневаюсь, что «Последнее путешествие Винтерберга» — это тот самый роман, но оформление у него действительно выше всяких похвал.

А вообще, конечно, некоторые фразы из романа вполне претендуют на то, чтобы стать афоризмами.

«You Czechs are more Germans then Germans are Germans».
«Если вы не владеете венгерским, вы понимаете наш мир только наполовину».
«Почему вы не умеете смотреть сквозь историю?»
«…именно эти дураки заводят историю в тупик, неправильно переводят стрелки и направляют историю в пропасть, в могилу…»

Вот такие же дураки, о которых шла речь в последней цитате, сегодня расширили список иностранных агентов, включив туда, в частности, Ивана Беляева, журналиста «Радио Свобода» и автора первой русскоязычной биографии Вацлава Гавела. Желаю Ивану сил со всем этим справиться!

Pěna se dál šíří po stole a já vidím, jak se rodí nový bubliny.
Jak rostou.
Jak se dotýkaj.
Jak explodujou.
Jak zanikaj.
A jak se rodí zase znovu.

Пена [пивная, естественно] растекается по столу, и я вижу, как в ней рождаются новые пузыри.
Как они растут.
Как они касаются друг друга.
Как лопаются.
Как исчезают.
И как рождаются заново.

Эти чешские строчки, последние из прочитанных мною в этом году, пусть станут нам своего рода напутствием. Пусть в новом году исчезнет все, что себя изжило, и пусть родится что-то новое и светлое.