Структура наносит ответный удар

Make the USSR International Again

Довольно широко известны факты о так называемом национал-большевистском повороте внутренней политики в позднесталинском СССР: борьба с космополитизмом, послабления для РПЦ, возвращение дореволюционных символов в массовую культуру и т. п. Почти все из этого, например, суммированно в книге Дэвида Бранденбергера. Почему-то в меньшей степени обсуждаются крайне схожие тенденции во внешней политике конца 1940-х–начала 1950-х гг.

Ялтинско-потсдамское видение Сталина предполагало, что условия для революции пока не созрели даже на Западе. Третий мир же вообще не мыслился в качестве плацдарма борьбы за социализм. Считалось, что страны Азии и Африки застряли где-то между разлагающимся автохтонным феодализмом и неустойчивым капитализмом, завезенным европейцами. Следовательно, организованных рабочих партий, с которыми ВКП(б) могла бы сотрудничать на равных, там нет и быть не может, а пока нужно ситуативно блокироваться то с одними, то с другими фракциями буржуазии. Молотов на одном из заседаний сформулировал это так: «Если нельзя наступать, будем ждать».

Этот осторожный реализм приводил к парадоксальным союзам. Например, в Иране СССР отверг местных коммунистов и вместо этого наладил связи с националистами. Именно последние виделись наиболее действенным противовесом гадящей англичанке. Одновременно победа Мао в Китае обернулась для советского руководства неприятным сюрпризом, ведь оно уже успело заключить договор о признании и дружбе с Гоминьданом. В планах было разделить Восточную Азию на зоны влияния с американцами, а тут такая подстава от китайских братьев.

В свете этого понятно, почему востоковедение сталинского периода было сосредоточено почти исключительно на проблемах античной и средневековой истории. Если никакой актуальной пролетарской политики в отсталых от Запада странах нет, то можно поспорить о соотношении рабовладения или крепостничества в VIII веке н. э., но не более того.

Хрущев, Микоян, Шепилов, Косыгин и другие оттепельные аппаратчики вернули советской внешней политике интернациональное и революционное измерения. Очень часто помимо своей воли, реактивно реагируя на стремительный коллапс старых европейских империй. Коммунистические партии по типу вьетнамской снова стали получать поддержку, даже если по сути представляли крестьянство. Арабские и африканские националисты, желавшие включить в свои программу элементы социалистического строительства, тоже приходились ко двору. Этой новой доктрине недоставало сталинских выверенности и единства, но импровизация только добавляла действенности.

Главной проблемой такого тесного сотрудничества с антиколониальными лидерами Третьего мира стал острейший дефицит переводчиков. Не говоря уже о дипломатах, советниках и референтах. Вот именно в этом контексте молодые обществоведы и гуманитарии, интересовавшиеся Востоком, внезапно стали ценнейшим активом партии. Советское востоковедение пережило второе рождение.

👍73✍4👏3🖕1🤝1

www.tgoop.com/structurestrikesback/743

4.39K viewsedited  Aug 17, 2024 at 06:31

Make the USSR International Again

Довольно широко известны факты о так называемом национал-большевистском повороте внутренней политики в позднесталинском СССР: борьба с космополитизмом, послабления для РПЦ, возвращение дореволюционных символов в массовую культуру и т. п. Почти все из этого, например, суммированно в книге Дэвида Бранденбергера. Почему-то в меньшей степени обсуждаются крайне схожие тенденции во внешней политике конца 1940-х–начала 1950-х гг.

Ялтинско-потсдамское видение Сталина предполагало, что условия для революции пока не созрели даже на Западе. Третий мир же вообще не мыслился в качестве плацдарма борьбы за социализм. Считалось, что страны Азии и Африки застряли где-то между разлагающимся автохтонным феодализмом и неустойчивым капитализмом, завезенным европейцами. Следовательно, организованных рабочих партий, с которыми ВКП(б) могла бы сотрудничать на равных, там нет и быть не может, а пока нужно ситуативно блокироваться то с одними, то с другими фракциями буржуазии. Молотов на одном из заседаний сформулировал это так: «Если нельзя наступать, будем ждать».

Этот осторожный реализм приводил к парадоксальным союзам. Например, в Иране СССР отверг местных коммунистов и вместо этого наладил связи с националистами. Именно последние виделись наиболее действенным противовесом гадящей англичанке. Одновременно победа Мао в Китае обернулась для советского руководства неприятным сюрпризом, ведь оно уже успело заключить договор о признании и дружбе с Гоминьданом. В планах было разделить Восточную Азию на зоны влияния с американцами, а тут такая подстава от китайских братьев.

В свете этого понятно, почему востоковедение сталинского периода было сосредоточено почти исключительно на проблемах античной и средневековой истории. Если никакой актуальной пролетарской политики в отсталых от Запада странах нет, то можно поспорить о соотношении рабовладения или крепостничества в VIII веке н. э., но не более того.

Хрущев, Микоян, Шепилов, Косыгин и другие оттепельные аппаратчики вернули советской внешней политике интернациональное и революционное измерения. Очень часто помимо своей воли, реактивно реагируя на стремительный коллапс старых европейских империй. Коммунистические партии по типу вьетнамской снова стали получать поддержку, даже если по сути представляли крестьянство. Арабские и африканские националисты, желавшие включить в свои программу элементы социалистического строительства, тоже приходились ко двору. Этой новой доктрине недоставало сталинских выверенности и единства, но импровизация только добавляла действенности.

Главной проблемой такого тесного сотрудничества с антиколониальными лидерами Третьего мира стал острейший дефицит переводчиков. Не говоря уже о дипломатах, советниках и референтах. Вот именно в этом контексте молодые обществоведы и гуманитарии, интересовавшиеся Востоком, внезапно стали ценнейшим активом партии. Советское востоковедение пережило второе рождение.

BY Структура наносит ответный удар