Биографы Евгения Примакова часто отмечают тот факт, что он скрывал личность своего рано ушедшего отца. Есть версии, что из-за еврейства или из-за расстрела того как троцкиста, а может быть, из-за и того и другого. Я не буду строить свои догадки, тем более что мне в биографии Примакова кажется куда любопытнее другая вещь, которую он долго про себя скрывал. Видимо, где-то с 1970-х он перестал считать свой взгляд на развитие общественных конфликтов в странах Востока марксистско-ленинским. Официальные формулы он, конечно, продолжал использовать, но реальные его концепции прячутся за намеками и эвфемизмами. (То же поступали и члены его команды из ИВ типа Нодари Симонии, или ученые, параллельно занимающиеся сходными вопросами в Институте США и Канады, типа Дмитрия Фурмана. Но сегодня только про Примуса.)
Примаков, как и многие другие советские обществоведы, считал, что главным противоречием глобальных международных отношений после Второй мировой является противостояние двух общественно-экономических систем: капитализма и социализма. Однако – и здесь он начинает радикально отходить от партийной догмы – ни одна из этих систем не является принципиально более прогрессивной, чем другая. Он признает, что свобода предпринимательства при капитализме способна куда эффективнее порождать научно-технические новшества, однако социализм, с его точки зрения, куда надежнее может стабилизировать экономику и справедливо перераспределять богатства от высших классов к низшим. Короче говоря, обе системы принципиально ограничены и представляют только одну сторону развития человечества.
Другой важный пункт Примакова в том, что противостояние двух систем никогда не носило только характер конкуренции экономических моделей. Оно давно стало в первую очередь антагонизмом военно-политических лагерей. Примаков, много путешествуя по арабским странам и Израилю, видит, что этот антагонизм не ведет ни к чему хорошему. Тотальная милитаризация и идеологическая поляризация – это путь к Третьей и Последней мировой войне. Вместе с тем, когда одни регионы Третьего мира показывают грозящую всему миру катастрофу, другие демонстрируют и потенциал к ее преодолению. Многие постколониальные государства – Индия, Китай, Бразилия – строят смешанные экономики на свой лад и одновременно становятся важными дипломатическими посредниками между СССР и США. (Эта идея станет для него еще важнее через много лет, когда он уже после распада Союза с энтузиазмом будет укреплять BRICS.)
Примаков считает, что для спасения систем Первого и Второго миров они должны следовать за лучшими образцами Третьего мира и осознанно начинать экономическую конвергенцию друг с другом, объединив свои прогрессивные стороны и отбросив реакционные. Он не мог совсем уж открыто использовать термин, который был популярен среди западных кейнсианцев типа Гэлбрейта или советских диссидентов типа Сахарова. Поэтому в своих текстах 1980-х годов он использует его с иронией: «так называемая конвергенция», «пресловутая конвергенция». Тем более, что экономической конвергенции должно предшествовать взаимное признание обоими антагонистическими системами своих ограничений на уровне лидеров государств. Политика первичнее экономики!
Идею Примакова не стоит рассматривать как что-то наивное, типа «мира во всем мире» или бессильного «давайте жить дружно». Признание своего поражения стало бы еще большей глупостью. Нет, за мир нужно активно бороться, продолжая сдерживание капитализма и добиваясь у соперников признания определенных преимуществ социалистического общества. В то же время Примаков не отрицает и за визави право бороться с советским лагерем. У него нет самонадеянной убежденности в правоте только одной стороны. Но хитрость здесь состоит в том, что и капитализм, и социализм перестанут в конечном счете существовать. Они себя полностью перестроят во что-то третье; во что-то, что рождается в Третьем мире, но и там пока носит зачаточный характер.
Биографы Евгения Примакова часто отмечают тот факт, что он скрывал личность своего рано ушедшего отца. Есть версии, что из-за еврейства или из-за расстрела того как троцкиста, а может быть, из-за и того и другого. Я не буду строить свои догадки, тем более что мне в биографии Примакова кажется куда любопытнее другая вещь, которую он долго про себя скрывал. Видимо, где-то с 1970-х он перестал считать свой взгляд на развитие общественных конфликтов в странах Востока марксистско-ленинским. Официальные формулы он, конечно, продолжал использовать, но реальные его концепции прячутся за намеками и эвфемизмами. (То же поступали и члены его команды из ИВ типа Нодари Симонии, или ученые, параллельно занимающиеся сходными вопросами в Институте США и Канады, типа Дмитрия Фурмана. Но сегодня только про Примуса.)
Примаков, как и многие другие советские обществоведы, считал, что главным противоречием глобальных международных отношений после Второй мировой является противостояние двух общественно-экономических систем: капитализма и социализма. Однако – и здесь он начинает радикально отходить от партийной догмы – ни одна из этих систем не является принципиально более прогрессивной, чем другая. Он признает, что свобода предпринимательства при капитализме способна куда эффективнее порождать научно-технические новшества, однако социализм, с его точки зрения, куда надежнее может стабилизировать экономику и справедливо перераспределять богатства от высших классов к низшим. Короче говоря, обе системы принципиально ограничены и представляют только одну сторону развития человечества.
Другой важный пункт Примакова в том, что противостояние двух систем никогда не носило только характер конкуренции экономических моделей. Оно давно стало в первую очередь антагонизмом военно-политических лагерей. Примаков, много путешествуя по арабским странам и Израилю, видит, что этот антагонизм не ведет ни к чему хорошему. Тотальная милитаризация и идеологическая поляризация – это путь к Третьей и Последней мировой войне. Вместе с тем, когда одни регионы Третьего мира показывают грозящую всему миру катастрофу, другие демонстрируют и потенциал к ее преодолению. Многие постколониальные государства – Индия, Китай, Бразилия – строят смешанные экономики на свой лад и одновременно становятся важными дипломатическими посредниками между СССР и США. (Эта идея станет для него еще важнее через много лет, когда он уже после распада Союза с энтузиазмом будет укреплять BRICS.)
Примаков считает, что для спасения систем Первого и Второго миров они должны следовать за лучшими образцами Третьего мира и осознанно начинать экономическую конвергенцию друг с другом, объединив свои прогрессивные стороны и отбросив реакционные. Он не мог совсем уж открыто использовать термин, который был популярен среди западных кейнсианцев типа Гэлбрейта или советских диссидентов типа Сахарова. Поэтому в своих текстах 1980-х годов он использует его с иронией: «так называемая конвергенция», «пресловутая конвергенция». Тем более, что экономической конвергенции должно предшествовать взаимное признание обоими антагонистическими системами своих ограничений на уровне лидеров государств. Политика первичнее экономики!
Идею Примакова не стоит рассматривать как что-то наивное, типа «мира во всем мире» или бессильного «давайте жить дружно». Признание своего поражения стало бы еще большей глупостью. Нет, за мир нужно активно бороться, продолжая сдерживание капитализма и добиваясь у соперников признания определенных преимуществ социалистического общества. В то же время Примаков не отрицает и за визави право бороться с советским лагерем. У него нет самонадеянной убежденности в правоте только одной стороны. Но хитрость здесь состоит в том, что и капитализм, и социализм перестанут в конечном счете существовать. Они себя полностью перестроят во что-то третье; во что-то, что рождается в Третьем мире, но и там пока носит зачаточный характер.
Click “Save” ; 6How to manage your Telegram channel? The creator of the channel becomes its administrator by default. If you need help managing your channel, you can add more administrators from your subscriber base. You can provide each admin with limited or full rights to manage the channel. For example, you can allow an administrator to publish and edit content while withholding the right to add new subscribers. 3How to create a Telegram channel? Commenting about the court's concerns about the spread of false information related to the elections, Minister Fachin noted Brazil is "facing circumstances that could put Brazil's democracy at risk." During the meeting, the information technology secretary at the TSE, Julio Valente, put forward a list of requests the court believes will disinformation.
from us
