Благотворительность всегда была сложной для меня темой, я пытался найти подход к ее критике, который был бы не попыткой ее тотального отрицания, а чем-то, что может критически понимать ее как она есть. Потому что всегда было ясно, а уж тем более – в последнее время, что от благотворительности мы никуда уже не убежим и она будет продолжать смазывать пыточное колесо истории. В этом смысле привычная критика благотворительности (экзистенциалистская, биополитическая или левацкая), которая пытается ее критиковать целиком и при этом не понимает, как перестать ею заниматься, не дает никакой возможности действительно о ней рассуждать в те моменты, когда ты обнаруживаешь себя ею занимающимся с одной из ее многих сторон. Мы оказываемся заперты в рассуждениях в духе “нууу с моей теоретической точки зрения это ерунда, но на практике я не могу не помочь больной собачке” (или даже “нууу … но на практике мне нужно жрать так что вот мой номер карты”), этом знакомом выражении слабости собственной мысли даже над нашими собственными действиями.
В попытках найти другой подход я думаю о том, что такое рынок вообще. Благотворительность не соответствует привычному пониманию рынка, это не продукт, к которому применяются понятия вроде полезности и ценообразование на их основе (как бы не старались это всё притянуть рационалисты): никто не думает “если жизнь ребеночка 500 рублей, то спасу, а за 700 не буду” – дают не сколько кажется адекватным, а сколько “могут” (что делает благотворительность странным образом сродни по ценообразованию к жилью, которое во многих ситуациях будет стоить ровно настолько много, насколько жители города могут в принципе платить). Но если задать себе снова вопрос о смысле рынка, то одна из важных точек зрения заключается в том, что рынок – это режим принятия решений и производства знания, это инструмент для “использования знания в обществе”; механизм, позволяющий интегрировать локальные знания в глобальные. Поэтому можно задать такой вопрос: что это за форма знания и принятия решений, что свойственна благотворительности? Если рынок позволяет найти цену сахару или никелю, или узнать и спрогнозировать цены и риски каких-то событий – то какое знание производит рынок благотворительности?
И тут сразу становится ясно, что благотворительность это действительно режим принятия решений на основе информации, причем особого рода: максимально непосредственных, без какой-либо попытки понять глобальную ситуацию. “Когда я вижу такие кадры, моя рука сразу тянется к донату” – это прямой отказ от попытки теоретически осмыслить тотальность ситуации, и в таком отказе, в том числе, и важный источник удовольствия от благотворительности (“я не стал ни о чём думать! я просто дал! я просто пошёл и помог! это так офигенно!”). В тот момент, когда я доначу, между мной и больным ребёночком нет никакого общего Мира, со всей его сложностью причинно-следственных связей, с вопросами о том, как источник моих денег связан с его ситуацией, с миллионом других больных детишек – есть только я и он и поток моих денег между нами, денег, что наконец делают нас такими счастливыми.
Благотворительность всегда была сложной для меня темой, я пытался найти подход к ее критике, который был бы не попыткой ее тотального отрицания, а чем-то, что может критически понимать ее как она есть. Потому что всегда было ясно, а уж тем более – в последнее время, что от благотворительности мы никуда уже не убежим и она будет продолжать смазывать пыточное колесо истории. В этом смысле привычная критика благотворительности (экзистенциалистская, биополитическая или левацкая), которая пытается ее критиковать целиком и при этом не понимает, как перестать ею заниматься, не дает никакой возможности действительно о ней рассуждать в те моменты, когда ты обнаруживаешь себя ею занимающимся с одной из ее многих сторон. Мы оказываемся заперты в рассуждениях в духе “нууу с моей теоретической точки зрения это ерунда, но на практике я не могу не помочь больной собачке” (или даже “нууу … но на практике мне нужно жрать так что вот мой номер карты”), этом знакомом выражении слабости собственной мысли даже над нашими собственными действиями.
В попытках найти другой подход я думаю о том, что такое рынок вообще. Благотворительность не соответствует привычному пониманию рынка, это не продукт, к которому применяются понятия вроде полезности и ценообразование на их основе (как бы не старались это всё притянуть рационалисты): никто не думает “если жизнь ребеночка 500 рублей, то спасу, а за 700 не буду” – дают не сколько кажется адекватным, а сколько “могут” (что делает благотворительность странным образом сродни по ценообразованию к жилью, которое во многих ситуациях будет стоить ровно настолько много, насколько жители города могут в принципе платить). Но если задать себе снова вопрос о смысле рынка, то одна из важных точек зрения заключается в том, что рынок – это режим принятия решений и производства знания, это инструмент для “использования знания в обществе”; механизм, позволяющий интегрировать локальные знания в глобальные. Поэтому можно задать такой вопрос: что это за форма знания и принятия решений, что свойственна благотворительности? Если рынок позволяет найти цену сахару или никелю, или узнать и спрогнозировать цены и риски каких-то событий – то какое знание производит рынок благотворительности?
И тут сразу становится ясно, что благотворительность это действительно режим принятия решений на основе информации, причем особого рода: максимально непосредственных, без какой-либо попытки понять глобальную ситуацию. “Когда я вижу такие кадры, моя рука сразу тянется к донату” – это прямой отказ от попытки теоретически осмыслить тотальность ситуации, и в таком отказе, в том числе, и важный источник удовольствия от благотворительности (“я не стал ни о чём думать! я просто дал! я просто пошёл и помог! это так офигенно!”). В тот момент, когда я доначу, между мной и больным ребёночком нет никакого общего Мира, со всей его сложностью причинно-следственных связей, с вопросами о том, как источник моих денег связан с его ситуацией, с миллионом других больных детишек – есть только я и он и поток моих денег между нами, денег, что наконец делают нас такими счастливыми.
A new window will come up. Enter your channel name and bio. (See the character limits above.) Click “Create.” Private channels are only accessible to subscribers and don’t appear in public searches. To join a private channel, you need to receive a link from the owner (administrator). A private channel is an excellent solution for companies and teams. You can also use this type of channel to write down personal notes, reflections, etc. By the way, you can make your private channel public at any moment. Hui said the time period and nature of some offences “overlapped” and thus their prison terms could be served concurrently. The judge ordered Ng to be jailed for a total of six years and six months. Administrators Image: Telegram.
from us
