Он сидел на крыльце, на маленькой оранжевой скамеечке, и крутил папиросы. Большущие грубые пальцы ловко управлялись с шершавой газетной бумагой.

Я смотрела на него снизу вверх, как в небо: лысый старик с красивым именем Георгий. Гога. Пра-дед. Вот первое воспоминание о нем.

Потом были зимние каникулы.

Гогина жена умерла в девяностом. После её смерти моя бабуля со своей сестрой целых десять лет по очереди жили с овдовевшим отцом. Бабушкина "смена" выпадала на зиму. Я несколько раз приезжала - тонуть в сугробах, гладить бело-черного Мурзика, наряжаться в кружевные занавески и строить башни из тугих подушек. Прадедушка тогда уже был в несознании.

Кажется, мы даже ни разу не разговаривали. По крайней мере, по-настоящему.

Я смотрела на него: сгорбленный мужчина, жизнь которого утекала сквозь пальцы, а глаза подернулись молочно-белесой пеленой. Что он видел за ней? О чем кричал по ночам?

Только став старше, я больше узнАю о его судьбе - о том, как прошел несколько войн, попал в немецкий плен в 42-м в Симферополе. Как бежал вместе с товарищами, вернулся на фронт и был ранен в боях где-то в Латвии, отчего потом навсегда остался хромоногим.

Еще позже от бабушки я узнаю, что в госпиталь он попросился в родную Шую - дочки бегали его навещать, а он сохранял для них кусочки сахара, которые доставались сверх нормы за помощь в бытовых делах. Узнаю, как Гога строил и перестраивал свой дом, в котором сейчас живут мои родители. Как любил хохмить: шевелил бровями, и в это время фуражка ездила по лысому затылку. Как после войны трудился токарем на фабрике, и мой папа запомнил его, когда приходил туда же на практику.

Сквозь фотографии Гоги я познакомлюсь с тремя его братьями. Узнаю, что был еще и четвертый, Костя, которому не суждено было вернуться с войны.

У меня когда-то была возможность увидеть прадеда, прикоснуться, спросить - но я была такой крошечной! А (бес)ценность живого контакта проявилась лакмусом только спустя годы. Тогда, когда человека вот уже четверть века нет в живых.

Только вот от времени и разлуки близость, ощущение родства никуда не уходят, а лишь крепнут. А с ними - благодарность за жизнь, выдержку и безнадежный оптимизм. На нем, кажется, и держусь все последние годы.

Как и почти тридцать лет назад, я на его земле, в нашем - его - доме. Закрываю глаза.

Гога шумно выдувает крошки табака из краешков свежей папироски и закладывает ее за ухо. И все-таки у бабушки его уши - мясистые, как у Будды. Он смеется, и ямочки мирно утопают в морщинистых щеках.

Мы сидим на крыльце - он на своей скамеечке, а я прямо на полу. Гога бережно проводит своей большой рукой по моим волосам.

- Что же делать с этим чокнутым миром, деда?

Делать нечего.
Надо жить.

Сегодня был мой последний рабочий день.

Перед всамделишным двухнедельным отпуском, которого не было уже кх-кх-дцать лет.

Состояние - примерно котиковое из видео)

Ощущения странные. Когда ты подчиненный, уходить отдыхать боязно. Но - есть только ты и твои задачи, которые висят в отпуском небе жирной черной тучей - где-то далеко, на горизонте тревожности.

А вот когда есть ещё команда, за которую несёшь ответственность - к фразе-комете "все ли я успел" добавляется искрящийся хвост "... из своих и чужих задач, поставить-проконтролировать-инструкции написать-предупредить-и еще раз напомнить".

И поэтому раньше я предпочитала гореть-выгорать, да усталость наживать. И отдыхать перебежками, в выходные и зимние каникулы. Как придется.

Но в долгую такая тактика заканчивается фиаско. Сколько раз уже наступал момент, когда даже самая обожаемая занятость переставала поддерживать искорку в душе, а здоровье слало к чертям.

Я так больше не хочу. Да и не могу уже, чего греха таить 👵

Поэтому пакую мешки-подглазины, боюсь, но ухожу. Даже аватарку отпускную подготовила. Чтоб по-взрослому.

План на 2 недели - прославлять гедонизм, высыпаться по чужому часовому поясу, писать скетчи, стирать в прах подошвы любимых кед.

А вам тут картинки красивые скоро буду показывать. Если погода позволит 🤓