и моя любимая глава: постколониальная трактовка идиота достоевского!
в основном через понятие миметическое желание у жирара в треугольнике мышкин-настасья-рогожин, но и сцена с китайской вазой обрела ориенталистское прочтение;

хотя не могу не отметить, что в этом случае сам эткинд задаёт наивные вопросы:
зачем, дескать, убил? почему, мол, не отомстил?

все это не объясняет, конечно, зачем убивать настасью филипповну. причину мы никогда не поймём, пытаться понять бесполезно

даже поверхностное чтение романа отвечает, но это как будто упрощение?

о гомосоциальности в треугольнике идиота — пару лет назад переносила в канал старые выписки по любопытной книге Jostein Børtnes ‘Male homosocial desire in The Idiot’
(самое поразившее меня там — агрессивные импульсы мышкина, которые моё сознание отрицало:

Но только что он заметил в себе это болезненное и до сих пор совершенно бессознательное движение, так давно уже овладевшее им, как вдруг мелькнуло перед ним и другое воспоминание, чрезвычайно заинтересовавшее его: ему вспомнилось, что в ту минуту, когда он заметил, что всё ищет чего-то кругом себя, он стоял на тротуаре у окна одной лавки и с большим любопытством разглядывал товар, выставленный в окне. Ему захотелось теперь непременно проверить: действительно ли он стоял сейчас, может быть, всего пять минут назад, пред окном этой лавки, не померещилось ли ему, не смешал ли он чего? Существует ли в самом деле эта лавка и этот товар? Ведь он и в самом деле чувствует себя сегодня в особенно болезненном настроении, почти в том же, какое бывало с ним прежде при начале припадков его прежней болезни. Он знал, что в такое предприпадочное время он бывает необыкновенно рассеян и часто даже смешивает предметы и лица, если глядит на них без особого, напряженного внимания. Но была и особенная причина, почему ему уж так очень захотелось проверить, стоял ли он тогда перед лавкой: в числе вещей, разложенных напоказ в окне лавки, была одна вещь, на которую он смотрел и которую даже оценил в шестьдесят копеек серебром, он помнил это, несмотря на всю свою рассеянность и тревогу. Следовательно, если эта лавка существует и вещь эта действительно выставлена в числе товаров, то, стало быть, собственно для этой вещи и останавливался. Значит, эта вещь заключала в себе такой сильный для него интерес, что привлекла его внимание даже в то самое время, когда он был в таком тяжелом смущении, только что выйдя из воксала железной дороги. Он шел, почти в тоске смотря направо, и сердце его билось от беспокойного нетерпения. Но вот эта лавка, он нашел ее наконец! Он уже был в пятистах шагах от нее, когда вздумал воротиться. Вот и этот предмет в шестьдесят копеек; "конечно, в шестьдесят копеек, не стоит больше!" -- подтвердил он теперь и засмеялся. Но он засмеялся истерически; ему стало очень тяжело. Он ясно вспомнил теперь, что именно тут, стоя пред этим окном, он вдруг обернулся, точно давеча, когда поймал на себе глаза Рогожина. Уверившись, что он не ошибся (в чем, впрочем, он и до поверки был совершенно уверен), он бросил лавку и поскорее пошел от нее. Всё это надо скорее обдумать, непременно; теперь ясно было, что ему не померещилось и в воксале, что с ним случилось непременно что-то действительное и непременно связанное со всем этим прежним его беспокойством. Но какое-то внутреннее непобедимое отвращение опять пересилило: он не захотел ничего обдумывать, он не стал обдумывать; он задумался совсем о другом.

— хотя в романе почти прямо сказано, что нож это в витрине лежал, за 60 копеек:

Но он выбежал из воксала и очнулся только пред лавкой ножовщика в ту минуту, как стоял и оценивал в шестьдесят копеек один предмет, с оленьим черенком. Странный и ужасный демон привязался к нему окончательно и уже не хотел оставлять его более. Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой

мышкин поглощён идей убийства как раскольников, и не меньше рогожина)

о склонности русской литературы убивать (символическая жертва) героинь всё понимали ещё в xix веке:
о проблеме — колонизация и гендер связаны — писал ещё добролюбов;
снова серебряный голубь белого, развивающий идеи идиота и хозяйки достоевского

последние главы, сфокусировавшиеся на анализе достоевского, для меня просто подарок
— мой интерес всегда настолько жив и полон, что на любую, самую безумную трактовку, реагирую с энтузиазмом:
почему нет? он все смыслы вместит;

изобретателем историй о двойниках назван адальберт фон шамиссо
(неужели действительно до него не было?)
в отличие от готических предшественников, двойник голядкина — не иная сущность; двойник д. оборачивается антиутопией субалтерна, создающего себе равного, чтоб быть услышанным