🟤🟤🟤🟤🟤🟤🟤🟤🟤

Сергей уже почти погасил свет, когда экран телефона коротко мигнул.
Женя Шварц — голосовое сообщение (00:27)

Он не сразу нажал. Полежал, слушая тишину квартиры. Потом всё же включил.

— Привет… Ты, наверное, уже спишь. И правильно делаешь, потому что нормальные люди в это время не гуляют по Москве без шапки. А я вот гуляю. Без шапки. Весь такой Николай Первый на гражданке.

В голосе слышалась усталость, но та, что приходит не от съёмок — от переполненности внутри. И одновременно — тот самый знакомый, фирменный шварцовский полутон: будто бы шутит, но не до конца.

— Видел у метро кота. Дымчатый. Дерзкий. Смотрел так, как ты иногда — будто видишь меня насквозь и не осуждаешь. Только этот кот — он ещё и мурлыкал. Представляешь? Серый, наглый и ласковый. Как будто говорил: "не бойся, всё норм".

Сергей улыбнулся. Уголком губ. Нежно.

— А потом я подумал — ты ведь тоже так умеешь. Просто стоять рядом. Просто быть. Без давления, без громких слов. И это... ох, ну в общем, это важно, понял?

Небольшая пауза. В голосе — чуть сбитое дыхание, как будто Женя остановился, не дойдя до дома.

— Я не жду, что ты ответишь. Просто захотелось сказать. Или, скорее, чтобы ты это услышал. Ночью ведь тишина громче всего звучит, да?

Щелчок. Конец сообщения.

Гилёв долго смотрел в потолок. Потом включил запись снова. Слушал медленно, словно выдыхая вместе с каждым словом.

А потом набрал короткий ответ.

"Голос — как свет в окне. Я не спал. Спасибо, что сказал. Просто будь. А я — рядом"

И нажал «отправить».

Женя уже почти поднялся по лестнице — шаги гулко отдавались под сводами старого подъезда. Но когда экран телефона вспыхнул коротким светом, он замер.

— Где ты сейчас?
— У Чистых. Почти дошёл домой. Почему?
— Подожди меня. Я выехал.

Он посмотрел в экран с таким выражением, будто в окно зажгли свет.
Внизу, на улице, фонари отбрасывали мягкий жёлтый свет на лужицы — осень уже полностью победила лето, и в воздухе стоял запах мокрого асфальта, сырой листвы и чего-то свежего, пробуждающего.
Город дышал тише, чем днём — как будто щадил тех, кто всё ещё не лёг спать.

Машина притормозила у обочины спустя двадцать минут. Из неё вышел Сергей — высокий, в коричневом пальто, и с той особенной усталой решимостью, которая бывает только у взрослых мужчин, привыкших думать дважды, но ехать сразу, если сердце приказывает.

— Прогуляемся? — спросил он, подходя ближе.

— Серьёзно, в час ночи? — Шварц улыбнулся, но уже без озорства. Легко. По-настоящему.

— Ты сказал: тишина звучит громче всего ночью. Мне захотелось послушать её с тобой.

И они пошли. По бульвару, где ветер лениво перебирал ветви деревьев, скрипел редкими лавочками и катался по плитке, как шутник без цели. Уличные фонари рассыпались на стекле витрин золотыми мазками. Где-то вдали тихо играла музыка —, словно открытое окно кафе, которое никто не успел закрыть.

Они молчали, но между ними не было неловкости — только какое-то растянутое, мягкое «теперь». То самое состояние, когда ты не ждёшь слов, потому что их уже не нужно.

Сергей первым нарушил тишину:

— Ты ведь не просто про кота говорил, да?

Евгений провёл ладонью по затылку, чуть растрепав и без того непослушные кудри. Глаза у него были чуть уставшие, но ясные, как вода в фонтане под утро.

— Иногда я не знаю, как сказать прямо. А иногда боюсь, что если скажу, ты уйдёшь.

Они остановились. Позади — тёплая тень дерева. Впереди — лужа, в которой отражались звёзды.

Мужчина обернулся к нему. Говорил тихо, почти не двигая губами — будто боялся спугнуть этот хрупкий момент:

— Я не из тех, кто уходит, Женя. Я из тех, кто остаётся. Особенно, если его зовут. Даже шёпотом.

У Шварца дрогнули пальцы — не от холода. Он выдохнул. Глубоко. Словно только что доплыл до поверхности из чего-то глубокого.

— Тогда я зову, — сказал он. — Тихо. Но честно.

Сергей взял его за руку. Просто. Без давления, без демонстрации. Его ладонь была тёплой. Сильной. Словно говорила: «я здесь».