Книжная активистка

Конечно, в Тбилиси уже было разное книжное, и я была на этом разном, но то было в основном политическое, такое, знаете, куда приходят люди одной веры и делая что угодно проговаривают как мантру свое личное, свое гражданское, свое бушующее внутри, выплескивающееся через край то, что дома было нельзя, а здесь можно. Весной даже казалось, нужно. Тбилиси навалился на меня желто-синим, взывал к моей русскости с уличных стен, взывал к совести, разрешал быть совестливой, успокаивал. И я оттаяла. И в этой талой воде, превращающейся с новым сезоном сбора урожая в вино не божественной силой, а трудом, я очень тихо прожила месяц за месяцем. У меня совершенно обычная жизнь. Я птица, свившая гнездо высоко в горах, притащившая в это гнездо все ценное и красивое, что поместилось: ковёр из пыльной ковровой лавки, что в центре (250 лари —наверняка, переплатила), старая ваза, купленная на Сухом мосту (ругаю, что не спросила у продавца ее истории, пусть бы он даже выдумал), чашка из драконьего камня (неправда, конечно, просто ебейшая керамика) и другое, и другое, многое. Так много, что я иногда думаю, а если домой, как же я это все унесу в клювике? Найдётся ли этому место в моем домике? Не заберут ли этот домик лохматые чиновники? Прочь, прочь, бестолковые мысли. Вчерашний вечер был особенный. Странный сон, в который перенеслись люди из разных мест. Я видела некоторых с некоторыми, но не всех вместе. И вот я сидела на диване посреди небольшого книжного формата books&bar, подо мной в цоколе шла презентация веры, ее вёл знакомый из города н, в зале сидели красивые головы из буктьюба, чье-то тело я видела впервые. Напротив меня в баре сидел еще писатель, мы лично не знакомы, но он часто теперь опосредованно мелькает в моей ленте, так что я знаю его даже больше, чем хотелось бы. Мне, признаться, сейчас вообще не хочется больше узнавать новых людей. Презентация заканчивается, люди снизу заполняют пространство бара, перемешиваются. Это так обычно. Это так необычно теперь! Я устаю мгновенно. Я обнимаю и спрашиваю, отвечаю и выпиваю, я слышу как говорят, что еще один наш общий знакомый теперь живет в Тбилиси и чувствую неприятное раздражение от этого. Откладываю эту мысль, чтобы потом подумать ее. Я не хочу так думать. Не хочется быть такой неприятной. Интересно, замечают ли окружающие, что я устала? Видят ли они, как тяжело мне дается присутствие? Разрывает ли их так же от диссонанса, что мы сейчас в перемещенной реальности, что наши рты говорят о литературе в то время, как наши тела трансгрессируют в данный конкретный момент, извиваясь и мутируя? Соберёмся ли мы в прежнее, не потеряв по пути какие-то важные частицы? Я выхожу на воздух, цепляясь за первую возможность. Я иду, дожевывая остатки разговоров, пока они не растворяются в прохладном январском воздухе Мтацминды. Я чувствую облегчение, проходя мимо проклятий на стенах, адресованных к своему народу — они возвращают меня в реальность.

❤39😢10👍3👎2

www.tgoop.com/knigagid/151

2.04K viewsedited  Jan 27, 2023 at 10:00

Конечно, в Тбилиси уже было разное книжное, и я была на этом разном, но то было в основном политическое, такое, знаете, куда приходят люди одной веры и делая что угодно проговаривают как мантру свое личное, свое гражданское, свое бушующее внутри, выплескивающееся через край то, что дома было нельзя, а здесь можно. Весной даже казалось, нужно. Тбилиси навалился на меня желто-синим, взывал к моей русскости с уличных стен, взывал к совести, разрешал быть совестливой, успокаивал. И я оттаяла. И в этой талой воде, превращающейся с новым сезоном сбора урожая в вино не божественной силой, а трудом, я очень тихо прожила месяц за месяцем. У меня совершенно обычная жизнь. Я птица, свившая гнездо высоко в горах, притащившая в это гнездо все ценное и красивое, что поместилось: ковёр из пыльной ковровой лавки, что в центре (250 лари —наверняка, переплатила), старая ваза, купленная на Сухом мосту (ругаю, что не спросила у продавца ее истории, пусть бы он даже выдумал), чашка из драконьего камня (неправда, конечно, просто ебейшая керамика) и другое, и другое, многое. Так много, что я иногда думаю, а если домой, как же я это все унесу в клювике? Найдётся ли этому место в моем домике? Не заберут ли этот домик лохматые чиновники? Прочь, прочь, бестолковые мысли. Вчерашний вечер был особенный. Странный сон, в который перенеслись люди из разных мест. Я видела некоторых с некоторыми, но не всех вместе. И вот я сидела на диване посреди небольшого книжного формата books&bar, подо мной в цоколе шла презентация веры, ее вёл знакомый из города н, в зале сидели красивые головы из буктьюба, чье-то тело я видела впервые. Напротив меня в баре сидел еще писатель, мы лично не знакомы, но он часто теперь опосредованно мелькает в моей ленте, так что я знаю его даже больше, чем хотелось бы. Мне, признаться, сейчас вообще не хочется больше узнавать новых людей. Презентация заканчивается, люди снизу заполняют пространство бара, перемешиваются. Это так обычно. Это так необычно теперь! Я устаю мгновенно. Я обнимаю и спрашиваю, отвечаю и выпиваю, я слышу как говорят, что еще один наш общий знакомый теперь живет в Тбилиси и чувствую неприятное раздражение от этого. Откладываю эту мысль, чтобы потом подумать ее. Я не хочу так думать. Не хочется быть такой неприятной. Интересно, замечают ли окружающие, что я устала? Видят ли они, как тяжело мне дается присутствие? Разрывает ли их так же от диссонанса, что мы сейчас в перемещенной реальности, что наши рты говорят о литературе в то время, как наши тела трансгрессируют в данный конкретный момент, извиваясь и мутируя? Соберёмся ли мы в прежнее, не потеряв по пути какие-то важные частицы? Я выхожу на воздух, цепляясь за первую возможность. Я иду, дожевывая остатки разговоров, пока они не растворяются в прохладном январском воздухе Мтацминды. Я чувствую облегчение, проходя мимо проклятий на стенах, адресованных к своему народу — они возвращают меня в реальность.

BY Книжная активистка