«Вот это парняга, — повторял восторженно Ким, — какой Иосиф Виссарионович веселый парняга»

Продолжаем рассказывать о возвращенных в советскую литературу именах. На очереди Фридрих Горенштейн, уехавший в Западный Берлин в 1980-м.

До эмиграции его произведения не были широко известны. Лишь один его рассказ («Дом с башенкой») публиковался в «Юности» в 1964 году. Как вспоминал критик Лазарь Лазарев – «рассказ потрясал правдой и талантом» и отчасти стал осмыслением детской страницы собственной биографии.

Вообще для Горенштейна свойственен реализм, в котором мрак и тяготы действительности выносятся на первый план. Сама биография писателя диктовала ему творческое русло – отец расстрелян в 1937-м по обвинению в причастности к «троцкистской» организации; мать умерла во время эвакуации в Узбекистан в самом начале войны; Фридрих несколько лет воспитывался в детском доме до того момента, когда после войны его не разыскали родные.

После «Дома с башенкой» была попытка напечатать в «Новом мире» повесть «Зима 53-го года». В центре повествования – история юноши по имени Ким, который, как и автор, был человеком с «плохой анкетой». Судьба не была к нему благосклонна – родители репрессированы в 1930-х, из университета его выгнали на первом курсе по надуманному делу. Далее были голодные и холодные годы, время скитаний. В конце концов неприкаянный Ким нашел своё место – шахтерский поселок, давший тяжелую работу и предопределивший печальный финал.

Всё же «Новый мир» вынес повести однозначный вердикт:

О печатании повести не может быть и речи не только потому, что она непроходима. Это еще не вызывает ни симпатии, ни сочувствия к авторскому видению мира. Шахта, на которой работают вольные люди, изображена куда страшнее, чем лагеря; труд представлен как проклятие; поведение героя – сплошная патология... [«Искусство кино». №7]

После неудачи Горенштейн продолжил много писать. Часть в форме сценариев для кинокартин. Например, широко известные «Солярис» Тарковского или «Раба любви» Михалкова – его творения. Но большую часть произведений он всё же складывал «в стол», предлагая ознакомиться с ними только узкому кругу лиц. Среди них были и весьма известные почитатели таланта Горенштейна – Юрий Трифонов, Марк Захаров, Юрий Нагибин. Его ценили и в эмиграции, где некоторые критики вовсе нарекали Горенштейна «самой большой надеждой русской литературы».

Разумеется, он оказался в рядах возвращенных писателей в 1980–1990-х. Повести «Искупление» и «Ступени» (ставшая последней каплей в принятии решения об эмиграции), пьесы «Бердичев» и «Споры о Достоевском», роман «Место» – все эти работы стали доступны советским читателям аккурат к окончанию социалистического проекта.

«Зима 53-го года» не была исключением. Впервые её напечатали в «Искусстве кино», где даже в эпоху гласности публиковались совсем нетривиальные и авангардные вещи, которые никто не решался брать (одни «Пельмени» Сорокина, о которых мы писали ранее, чего стоят). В предисловии Лазарь Лазарев отмечал возникновение особого чувства от чтения, которое вызывает знание о присутствии автобиографических нот. Такой же акцент сделан и в критике периода. В рецензии, опубликованной в «Неве», говорилось:

Горенштейн не успел быть кумиром. Хотя – для этого есть все основания. Некогда ему нанизывать метафоры да вывязывать кружево внутреннего монолога. Он спешит выложить, вывалить свое знание о жизни, а уж оно такое неподъемное, так уж его много – мы и отвыкли, признаться, чтоб ткань романа была настолько добротной, не натянутой нигде, не продутой сквозняком авторских амбиций, не протершейся на острых местах... [см. «Нева». №5].

Отмечу личное впечатление – в «Зиме 53-го», (как, впрочем, и в других его работах) много тяжеловесных форм. Это трудно назвать досуговым чтением. Через слог стоит пробираться. Однако оно того стоит. Особенно если вам импонирует творчество Андрея Платонова. Много схожих интонаций, которые, порой, звучат даже более отчетливо.

В заголовке – цитата из повести.