Выглядываю носом в скважину приоткрытого окна. Пахнет землёй, затопленным ночной бурей асфальтом, воробьиным топотом по тонкой ветке, воплем коростеля в высокой траве. Взгляд здесь раскидывается свободно, беспреградно, перепрыгивает за КАД, за противостоящие муравейники куда-то к холмам. Автомобильно-промышленная пастораль, требующая широкоугольного объектива.

А раньше за моими окнами был простор разве что для макросъёмки: на полотне фасада старой двухэтажки смешивались текстуры — ржа, голубая краска, треснувшая известь: цветосочетание ледохода на апрельской реке, заставляющее отчего-то думать о яблоках, которые пахнут магазином, льном и немного позабытой поленницей. Чужой сезонный урожай, бледно-погибший салатовый, рассеянный красный, серо-земляной. От яблок мысль естественным образом перепрыгивает на грибы, а грибы — это одновременно губка, мякиш, мохринка, спора и деревце. Лучше стругать, чем надкусывать, а в супе маленькие целые шляпки всегда самые вкусные.

Концентрироваться на запахах, цветах и текстурах — моя тайная суперсобность, крайняя степень погружения в себя и в деталь. Цвет и настроение меха любой пробегающей собаки я умею облечь в слова. Однажды даже составила целую палитру оттенков петербургского жёлтого:

празднично-весенне-жёлтый, жёлтый янтарного блика, лампочко-подворотниковый жёлтый и особый жёлтый потерянного в колодце дня; потом ещё жёлтый обоев коммуналки, имени отчаяния Раскольникова, жёлтый призрачного отблеска окна заколоченного дома; рассыпавшийся жёлтый штукатурки стены, меловой жёлтый, и жёлтый затхлый, а также сыро-серо-жёлтый и жёлтый Царскосельского лицея; далее совокупный жёлтый всех одноглазых брэндмауэров, охристо-сонный, по-чеховски чахоточный, жёлтый давно не бывавшей на солнце кожи, жёлтый текстурно-шумно-громкий, жёлтый-дотронься и жёлтый-беги; жёлтый, на котором ужасно хороши тени, и жёлтый, который любую тень поглотит; следом, конечно, редкий шафрановый, горчичный, соломенно-сомневающийся, палевый, шампань (и даже вроде бы чуточку карри) и, разумеется, кленовый жёлтый; особый притихше-жёлтый Фонтанного Сада, жёлтый торжества ампира, северной обветренности едва загорелых рук — и жёлтый, который потом снится ночами и просит смотреть на себя ещё и ещё.

Формулировать никем не сформулированное — и для забавы, и для гармонизации мира. А может, и нет тут никакой гармонизации (слово-то какое), а есть лишь ежесекундная фоновая редактура окружающего: назвать неназванное, закончить образ, заполнить логические пропуски языка реальности, используя уже имеющиеся знаки и значения.

Я никогда, наверное, особо и не писала, но всегда редактировала, пересобирала бесконечный конструктор из слов, пока не получалось что-то важное, нужное, требуемое или хотя бы просто красивое. (Стихи там, например, или каламбурчик. Несколько раз получались повести.)

Когда-то, будучи юной и всёхотящей активной зверушкой, я очень обижалась на результаты тестов по определению предпочтительной сферы деятельности, которые говорили мне, что она — несмотря на все мои неестественно экстравертные потуги — всё-таки «Человек — Знак». Я-то тогда хотела взаимодействий, мироспасения, новых знакомств и настаивала на «Человек — человек».

Время расставило всё по местам и сбило с меня не моё. И оказалось, что нас тут всегда только и было двоё:

человек
знак

И смотрю теперь, сколько же мы с человеком и знаком наделали на сомнительных этих мощностях, сколькому дали названия, сколько пробелов заполнили смыслом и сколько несущественного закрепили, под скольким подвели жирную черту, доказав, что оно тут и было всегда, и всегда было таким — просто до поры неявным и ненужным, просто никем ни разу не обозначенным.

А ещё под этим постом вы можете поздравить меня с днём рождения — мне сегодня уже 36 лет, и здоровенную часть этого времени я только и делаю, что мир собираю в слова.

#будни_редакторши