Талант важнее всего?

Это размышление по следам расследования журналистки Анастасии Красильниковой об Оксимироне*, которое доказывает, что рэпер целенаправленно и систематически подвергал грумингу и, вероятно, сексуализированному насилию несовершеннолетних, — но не о факте этого и не о самом Оксимироне*.

Всё по сути дела можно узнать здесь:

• Подкаст Анастасии Красильниковой «Дочь разбойника» студии «Либо/либо», сезон «Творческий метод».

• «Почему у Оксимирона* так много защитников» — выпуск Маши Богдановой о подкасте и общественной реакции на новость.

Вот что у меня не вызывает сомнения (коротко):

• недопустимость действий Оксимирона*, вскрытых Красильниковой;

• попытки защитить и размыть его вину со стороны тысяч и тысяч комментаторов и даже публичных персон — это прямо очень плохо;

• подобные расследования нужны, важны и ценны.

На этом преамбула всё, а поразмышлять я хотела о личной культуре отмены и возможности отделить творчество от автора. Вопрос для меня актуальный, хоть и не новый.

Например, с Татьяной Черниговской, которая из-под своего статуса «значимой женщины в науке» распространяет мизогинные миазмы, публично утверждая, что «женщины [по сравнению с мужчинами] гораздо более средние», со ссылкой на то, что якобы мир не видел женщин-эйнштейнов и «даже шеф-повара женщины приличной нет» — вот с ней, которая разрабатывает в том числе вопросы когнитивистики и нейробиологии, я внутренне уже попрощалась.

Но одно дело Черниговская, сколько-то лекций которой я прослушала сколько-то лет назад, а другое — человек, чьи треки лежат у меня в плейлистах, а значит, так или иначе составляют регулярный культурный бэкграунд — а значит, непосредственно влияют на меня.

Я вышла из молодёжной литературной среды провинциального филфака. И вот там-то и тогда-то, знакомясь с писательской жизнью города, впервые осознанно встретилась с подобным диссонансом:

талантлевейшими, тончайшими, гениальнейшими называли тех, кто — что было известно и даже обсуждалось — погрязли в зависимостях, изменяли, били, «сидели на подсосе» у отделов культуры, не гнушались мелких межсоюзписательских дрязг за влияние и как-то в целом были не очень благополучны.

Юной мне объяснили, что «это другое»; дескать, повзрослеешь — поймёшь: откуда бы все эти великолепные строчки взялись, если бы не такая вот поэтичная погружённость в жизнь со всей её прозаичностью? Ну и надо отделять творчество от автора, это чуть ли не профессиональный навык.

Из этого подхода растёт много вредных стереотипов, например о том, что страдание, даже самим собою сгенерированное, — лучшая почва для будущих произведений; что настоящему поэту важно быть непонятным, слегка маргинальным и в целом будто бы умение создавать тексты даёт некоторый карт-бланш на социальную и личностную разнузданность.

А поскольку в те румяные времена никакие разговоры о творчестве никогда не носили теоретический обобщённый характер, всё было личным и всё было учёбой и жизнью, эти поверья очень здорово ложились в неокрепшие умы — чтобы потом так же здорово им навредить. К моей бесконечной горечи, были среди нас и те, кто этот вред так и не смогли переработать.

За талант можно многое простить — главный тезис такого подхода. Я сама — его благополучательница: за общую талантливость и симпатичность, ею вызванной, меня не валили на экзаменах, прощали прогулы, дерзость, неадекватное поведение и кто знает что ещё.

В свое оправдание скажу, что об этом не просила, это какая-то автоматически выдаваемая привилегия, которую в пылу не сильно-то и осознаёшь, но, как любая привилегия, она страшно приятна и никто не спешит от неё отказываться.

На практике работает это так, что средний зачуханный мужичок-выпивоха в прокуренном свитере, который он носит ещё со времён мичманских вахт, будет всегда менее привлекателен, чем средний зачуханный мужичок-выпивоха, который когда-то издал свою книжку стихов.

Так что да, за талант многое прощают. Но, возможно, всё-таки слишком многое?

*Внесен как иноагент в реестр Минюста.

/Продолжение ниже/