Пожилые волшебницы — вполне себе архетип в детской литературе. Понятно, что это трансформация исходной бабы Яги в положительный по умолчанию образ, который вводится на позициях наставника / помощника. Ведь для образа злой пожилой волшебницы есть прекрасное слово «колдунья» — оно даже фонетически такое, более остренькое и клац-клац.
А ещё у пожилых волшебниц есть любопытная особенность: стоит им появиться в истории, как нам читать про них становится так же интересно, как про главного героя. А у некоторых начинающих писателей даже автоматически (как по волшебству, ну) смещается фокус на этих персонажек (наблюдала не единожды на практике), а эфирное время у главного героя незаметно забирается, даром что он в детской литературе всегда должен быть ребёнком.
Замечали такое?
Вот вроде бы книга про девочку или мальчика, а потом появляется ОНА — немного эксцентричная (каждая по-своему), часто в какой-нибудь лиловой шали, по-паучьи пушистенькой, и вот уже хочется знать про неё всё: где живёт, каковы её волшебные навыки и примочки, как она волшебницею стала, где была раньше, зачем пришла в этот текст, а также чем (или кем) питается?
Мне кажется, дело в том, что пожилые волшебницы несмотря на свой формальный возраст стоят вне мира взрослых. Они и не родители, и не учителя, и не бабушки в классическом смысле, которые печеньки и «ты покушал?».
Они — особый вид существ, ключ к иномирской инаковости, в которой бытовое и понятное переворачивается с ног на голову; они одновременно и порог в неизвестное, и преступающая его нога.
И в этом они очень похожи на детей.
Дети же они что? Они вполне допускают, что, если заглянуть в собственный почтовый ящик, можно найти не только квитанции за коммунальные платежи, а, например, дракона (с сургучной посылочной печатью на голове вместо кепочки). Дети ещё умеют видеть вероятности, и поэтому швабра может стать копьём, лужа — лифтом на Марс, а старенькая соседка с первого этажа — той самой древней ведьмой (она в изгнании, поэтому и неразговорчива).
Пожилые волшебницы, как и дети, знают кое-что совершенно эдакое об этом мире и видят его так, как когда-то мы тоже видели — но забыли. Они умеют заглядывать туда, где у взрослых давно наглухо прибита фанерка с надписью «Так не бывает; платежи за ЖКХ по 19-м числам каждого мес.; Витя, который раз пишу: не забудь настроить автоплатёж на сайте горгаза да богажеради».
А ещё они большие исследовательницы, часто легки на подъём, умеют решать проблемы изящными и неожиданными способами, а наше сложное кажется им мелочью да чешуйкой.
Помните завязочную перипетию «Ходячего замка»? (На всякий случай уточню, что с литературным оригиналом не знакома, смотрела только версию Миядзаки.) Юную героиню превращают в старуху — и как будто бы это должна быть история о потере молодости, но… Это история о важности горячего (то есть детского) сердца, которое знает, что мир полон волшебства, даже если оно конкретно сейчас прикинулось остывшим чаем и недовязанным шерстяным носком.
А может быть, волшебницы потому и волшебницы вообще, что у них невзрослеющее сердце ребёнка при внешности бабули? И поэтому детские писатели так любят рассказывать о них в своих текстах, ну а мы — любим читать?
В конце концов, кто не хотел бы себе свою собственную бабушку-волшебницу — значимого взрослого и мудрую наставницу.
Я вот точно хотела бы. Мы созванивались бы с ней по видео раз в две недели, чтобы придумать очередную отчаянную и весёлую глупость, утверждающее наличие волшебства в ежедневности.
Пожилые волшебницы — вполне себе архетип в детской литературе. Понятно, что это трансформация исходной бабы Яги в положительный по умолчанию образ, который вводится на позициях наставника / помощника. Ведь для образа злой пожилой волшебницы есть прекрасное слово «колдунья» — оно даже фонетически такое, более остренькое и клац-клац.
А ещё у пожилых волшебниц есть любопытная особенность: стоит им появиться в истории, как нам читать про них становится так же интересно, как про главного героя. А у некоторых начинающих писателей даже автоматически (как по волшебству, ну) смещается фокус на этих персонажек (наблюдала не единожды на практике), а эфирное время у главного героя незаметно забирается, даром что он в детской литературе всегда должен быть ребёнком.
Замечали такое?
Вот вроде бы книга про девочку или мальчика, а потом появляется ОНА — немного эксцентричная (каждая по-своему), часто в какой-нибудь лиловой шали, по-паучьи пушистенькой, и вот уже хочется знать про неё всё: где живёт, каковы её волшебные навыки и примочки, как она волшебницею стала, где была раньше, зачем пришла в этот текст, а также чем (или кем) питается?
Мне кажется, дело в том, что пожилые волшебницы несмотря на свой формальный возраст стоят вне мира взрослых. Они и не родители, и не учителя, и не бабушки в классическом смысле, которые печеньки и «ты покушал?».
Они — особый вид существ, ключ к иномирской инаковости, в которой бытовое и понятное переворачивается с ног на голову; они одновременно и порог в неизвестное, и преступающая его нога.
И в этом они очень похожи на детей.
Дети же они что? Они вполне допускают, что, если заглянуть в собственный почтовый ящик, можно найти не только квитанции за коммунальные платежи, а, например, дракона (с сургучной посылочной печатью на голове вместо кепочки). Дети ещё умеют видеть вероятности, и поэтому швабра может стать копьём, лужа — лифтом на Марс, а старенькая соседка с первого этажа — той самой древней ведьмой (она в изгнании, поэтому и неразговорчива).
Пожилые волшебницы, как и дети, знают кое-что совершенно эдакое об этом мире и видят его так, как когда-то мы тоже видели — но забыли. Они умеют заглядывать туда, где у взрослых давно наглухо прибита фанерка с надписью «Так не бывает; платежи за ЖКХ по 19-м числам каждого мес.; Витя, который раз пишу: не забудь настроить автоплатёж на сайте горгаза да богажеради».
А ещё они большие исследовательницы, часто легки на подъём, умеют решать проблемы изящными и неожиданными способами, а наше сложное кажется им мелочью да чешуйкой.
Помните завязочную перипетию «Ходячего замка»? (На всякий случай уточню, что с литературным оригиналом не знакома, смотрела только версию Миядзаки.) Юную героиню превращают в старуху — и как будто бы это должна быть история о потере молодости, но… Это история о важности горячего (то есть детского) сердца, которое знает, что мир полон волшебства, даже если оно конкретно сейчас прикинулось остывшим чаем и недовязанным шерстяным носком.
А может быть, волшебницы потому и волшебницы вообще, что у них невзрослеющее сердце ребёнка при внешности бабули? И поэтому детские писатели так любят рассказывать о них в своих текстах, ну а мы — любим читать?
В конце концов, кто не хотел бы себе свою собственную бабушку-волшебницу — значимого взрослого и мудрую наставницу.
Я вот точно хотела бы. Мы созванивались бы с ней по видео раз в две недели, чтобы придумать очередную отчаянную и весёлую глупость, утверждающее наличие волшебства в ежедневности.
The court said the defendant had also incited people to commit public nuisance, with messages calling on them to take part in rallies and demonstrations including at Hong Kong International Airport, to block roads and to paralyse the public transportation system. Various forms of protest promoted on the messaging platform included general strikes, lunchtime protests and silent sit-ins. Telegram Channels requirements & features Telegram has announced a number of measures aiming to tackle the spread of disinformation through its platform in Brazil. These features are part of an agreement between the platform and the country's authorities ahead of the elections in October. Matt Hussey, editorial director at NEAR Protocol also responded to this news with “#meIRL”. Just as you search “Bear Market Screaming” in Telegram, you will see a Pepe frog yelling as the group’s featured image. Hui said the messages, which included urging the disruption of airport operations, were attempts to incite followers to make use of poisonous, corrosive or flammable substances to vandalize police vehicles, and also called on others to make weapons to harm police.
from us
