Прочитала в одном из интервью (там забавные книжные вопросы-и-ответы), что в доме у Оливии Лэнг около 15 000 книг...
Без комментариев.
Без комментариев.
NY Times
Olivia Laing’s Reading Piles Are Far From Organized (Published 2021)
“There are something like 15,000 books in our house, including pretty much every poetry pamphlet published in the 20th century. It’s a problem.”
Анти/Библиотека
Рассматривая фотографии личной библиотеки Оливии Лэнг, я вспомнила про свою. В моей домашней библиотеке почти 2500 книг. И я часто слышу вопрос, все ли я прочитала? Нет, соотношение прочитанных и непрочитанных книг всегда сохраняется приблизительно 40% к 60%. Более того, благодаря индульгенции от Умберто Эко, я спокойно продолжаю расширять и пополнять мою библиотеку.
У Оливии Лэнг 15 000 книг. И кажется, что это невероятно много. Пока не узнаешь, что домашняя библиотека Умберто Эко насчитывала более 30 000 томов, и пресловутый вопрос он слышал постоянно. У писателя даже существовал целый арсенал шуток в качестве ответа, но в своих эссе он высказывался на этот счет более серьезно. Для сеньора Профессоре личная библиотека – не довесок к интеллектуальному имиджу, а книжный шкаф – не склад уже прочитанных книг. Библиотека - рабочий инструмент, «perpetum mobile», провоцирующий бесконечное движение мысли в поисках недостижимого абсолюта знания. Философ Нассим Талеб, приводя в пример Умберто Эко и его библиотеку, назвал собрание непрочитанных книг «антибиблиотекой» и заметил, что чем шире кругозор читателя, тем обширнее его «антибиблиотека». Именно «антибиблиотека» определяет траекторию читательского полета, поэтому как бы парадоксально это не звучало, но непрочитанные книги, могут быть гораздо важнее уже прочитанных.
У меня, например, есть два экземпляра «Пражского кладбища»: в переводе и в оригинале. За перевод я могу взяться в любой момент. А вот подступиться к оригиналу я рискну еще не скоро, ведь мой итальянский язык далек от совершенства. Логично предположить, что и книга на итальянском понадобиться мне тоже через несколько лет. Но её присутствие на моих полках важно именно сейчас, потому что в том числе ради нее я и продираюсь через тернии итальянской грамматики к звездным высотам любимого писателя.
Но как отличить банальное накопительство от создания домашней библиотеки? Моя личная формула проста – не должно быть когнитивного диссонанса между читателем и его анти/библиотекой. Иными словами, покупаемые книги действительно соответствуют настоящему кругу интересов читателя, а не являются украшением интерьера. Книги на полках – зеркало, в котором отражается личность их владельца. Анти/библиотека может быть любой, только не безликой. Поэтому настолько увлекательно разглядывать книжные полки интересных нам личностей: писателей, режиссеров, музыкантов или артистов. Особенно, если видно, что книги на них читанные перечитанные, с пометками и закладками.
Одно время мне была неприятна мысль, что я вряд ли успею за свою жизнь прочитать не только всё желаемое, но даже все книги из моей физической библиотеки, не говоря уже про электронную. Но в какой-то момент пришло смиренное принятие аксиомы о невозможности объять необъятное и понимание, что отношения с книгами для меня похожи на отношения с людьми. Так необходимость физического присутствия каждой из книг и выбор правильного времени для знакомства с ней определяется исключительно моим внутренним камертоном, а не обязывающей формулой купил-и-сразу-же-прочитал. Я не испытываю тревоги или дискомфорта, если книга стоит на полках несколько лет. Более того, для меня книги – единственный одушевленный предмет. Материальное звено метафизической связи между автором и читателем. И это делает мою анти/библиотеку бес/ценной.
~•~
#байки_из_книжного_шкафа
Рассматривая фотографии личной библиотеки Оливии Лэнг, я вспомнила про свою. В моей домашней библиотеке почти 2500 книг. И я часто слышу вопрос, все ли я прочитала? Нет, соотношение прочитанных и непрочитанных книг всегда сохраняется приблизительно 40% к 60%. Более того, благодаря индульгенции от Умберто Эко, я спокойно продолжаю расширять и пополнять мою библиотеку.
У Оливии Лэнг 15 000 книг. И кажется, что это невероятно много. Пока не узнаешь, что домашняя библиотека Умберто Эко насчитывала более 30 000 томов, и пресловутый вопрос он слышал постоянно. У писателя даже существовал целый арсенал шуток в качестве ответа, но в своих эссе он высказывался на этот счет более серьезно. Для сеньора Профессоре личная библиотека – не довесок к интеллектуальному имиджу, а книжный шкаф – не склад уже прочитанных книг. Библиотека - рабочий инструмент, «perpetum mobile», провоцирующий бесконечное движение мысли в поисках недостижимого абсолюта знания. Философ Нассим Талеб, приводя в пример Умберто Эко и его библиотеку, назвал собрание непрочитанных книг «антибиблиотекой» и заметил, что чем шире кругозор читателя, тем обширнее его «антибиблиотека». Именно «антибиблиотека» определяет траекторию читательского полета, поэтому как бы парадоксально это не звучало, но непрочитанные книги, могут быть гораздо важнее уже прочитанных.
У меня, например, есть два экземпляра «Пражского кладбища»: в переводе и в оригинале. За перевод я могу взяться в любой момент. А вот подступиться к оригиналу я рискну еще не скоро, ведь мой итальянский язык далек от совершенства. Логично предположить, что и книга на итальянском понадобиться мне тоже через несколько лет. Но её присутствие на моих полках важно именно сейчас, потому что в том числе ради нее я и продираюсь через тернии итальянской грамматики к звездным высотам любимого писателя.
Но как отличить банальное накопительство от создания домашней библиотеки? Моя личная формула проста – не должно быть когнитивного диссонанса между читателем и его анти/библиотекой. Иными словами, покупаемые книги действительно соответствуют настоящему кругу интересов читателя, а не являются украшением интерьера. Книги на полках – зеркало, в котором отражается личность их владельца. Анти/библиотека может быть любой, только не безликой. Поэтому настолько увлекательно разглядывать книжные полки интересных нам личностей: писателей, режиссеров, музыкантов или артистов. Особенно, если видно, что книги на них читанные перечитанные, с пометками и закладками.
Одно время мне была неприятна мысль, что я вряд ли успею за свою жизнь прочитать не только всё желаемое, но даже все книги из моей физической библиотеки, не говоря уже про электронную. Но в какой-то момент пришло смиренное принятие аксиомы о невозможности объять необъятное и понимание, что отношения с книгами для меня похожи на отношения с людьми. Так необходимость физического присутствия каждой из книг и выбор правильного времени для знакомства с ней определяется исключительно моим внутренним камертоном, а не обязывающей формулой купил-и-сразу-же-прочитал. Я не испытываю тревоги или дискомфорта, если книга стоит на полках несколько лет. Более того, для меня книги – единственный одушевленный предмет. Материальное звено метафизической связи между автором и читателем. И это делает мою анти/библиотеку бес/ценной.
~•~
#байки_из_книжного_шкафа
Stephen King «Pet Sematary»
Одна из многих причин моей любви к Стивену Кингу в том, что он умеет вполне привычную вещь превратить в аттракцион. Например, традиционное авторское предисловие, в котором он делится историей создания романа или повести – настоящий эталон триггера, быстрее щелчка зажигалки воспламеняющего желание прочитать книгу. И в этот раз предисловие к «Кладбищу домашних животных» получилось чуть ли не страшнее самого романа, который сам Стивен Кинг считает самой пугающей из написанных им книг. Настолько пугающей, что изначально он даже не хотел публиковать роман и засунул рукопись подальше в шкаф. В этом можно заподозрить кокетство автора, если бы не происшествие, ставшее толчком и запустившее воображение Кинга. Оно настолько личное и потенциально трагическое, что можно только восхититься мужеством писателя, рискнувшего воплотить в жизнь, пусть и на бумаге, свой наиужаснейший кошмарный сон. Нормальные люди такие «а что если…» стараются гнать из своей головы поганой метлой. Стивен Кинг не только не прогнал, но и заглянул в эту бездну настолько глубоко, насколько позволяет человеческая психика. Бездна же внимательно посматривает со страниц романа не только на автора, но и на читателей.
«Кладбище домашних животных» - роман камерный и немноголюдный, но при этом обладающий огромным радиусом эмоционального поражения. Он пробуждает самый естественный и болезненный наш страх: потеря близких, родных и любимых. Рассказывая простую и понятную историю о невозможности пережить горе, Стивен Кинг достиг почти идеальных пропорций между мрачной и тревожной атмосферой, глубокой психологической драмой, сюрреализмом кошмарного сна и элементами пугающего хоррора. И собранные в одном тексте все эти компоненты превращают роман в литературный таран, проламывающий хрупкие стены внутреннего комфорта и безопасности. Мой же личный читательский опыт усугубил эффект: я читала роман, живя в одиночестве в загородном доме. А напротив дома лес, где действительно есть кладбище домашних животных…
Но самое странное, что эта концентрированная доза ужаса стала для меня терапевтической, и по принципу «клин клином» вышибла куда-то на периферию сознания моих демонов и личные страхи. Возможно, Стивен Кинг в этот раз действительно зашел слишком далеко.
Но, тем не менее, иногда такая форма литературного экзорцизма отлично работает.
~•~
#отзыв_от_exlibris
Одна из многих причин моей любви к Стивену Кингу в том, что он умеет вполне привычную вещь превратить в аттракцион. Например, традиционное авторское предисловие, в котором он делится историей создания романа или повести – настоящий эталон триггера, быстрее щелчка зажигалки воспламеняющего желание прочитать книгу. И в этот раз предисловие к «Кладбищу домашних животных» получилось чуть ли не страшнее самого романа, который сам Стивен Кинг считает самой пугающей из написанных им книг. Настолько пугающей, что изначально он даже не хотел публиковать роман и засунул рукопись подальше в шкаф. В этом можно заподозрить кокетство автора, если бы не происшествие, ставшее толчком и запустившее воображение Кинга. Оно настолько личное и потенциально трагическое, что можно только восхититься мужеством писателя, рискнувшего воплотить в жизнь, пусть и на бумаге, свой наиужаснейший кошмарный сон. Нормальные люди такие «а что если…» стараются гнать из своей головы поганой метлой. Стивен Кинг не только не прогнал, но и заглянул в эту бездну настолько глубоко, насколько позволяет человеческая психика. Бездна же внимательно посматривает со страниц романа не только на автора, но и на читателей.
«Кладбище домашних животных» - роман камерный и немноголюдный, но при этом обладающий огромным радиусом эмоционального поражения. Он пробуждает самый естественный и болезненный наш страх: потеря близких, родных и любимых. Рассказывая простую и понятную историю о невозможности пережить горе, Стивен Кинг достиг почти идеальных пропорций между мрачной и тревожной атмосферой, глубокой психологической драмой, сюрреализмом кошмарного сна и элементами пугающего хоррора. И собранные в одном тексте все эти компоненты превращают роман в литературный таран, проламывающий хрупкие стены внутреннего комфорта и безопасности. Мой же личный читательский опыт усугубил эффект: я читала роман, живя в одиночестве в загородном доме. А напротив дома лес, где действительно есть кладбище домашних животных…
Но самое странное, что эта концентрированная доза ужаса стала для меня терапевтической, и по принципу «клин клином» вышибла куда-то на периферию сознания моих демонов и личные страхи. Возможно, Стивен Кинг в этот раз действительно зашел слишком далеко.
Но, тем не менее, иногда такая форма литературного экзорцизма отлично работает.
~•~
#отзыв_от_exlibris
Санкт-Петербург. Париж. Константинополь
Два месяца не была в книжных магазинах и совсем не покупала бумажных книг. Для такого книгошопоголика со стажем как я это ого-го какой подвиг воздержания.
Поэтому прогулка с прекрасным другом, которого я коварно склоняю завести свой книжный канал, в любимые "Подписные издания" стала настоящим праздником разума и именинами сердца.
День был невыносимо жаркий и все мысленные вишлисты расплавились и растеклись ещё где-то по пути. Поэтому я позволила книгам самим меня выбрать и через полтора часа фланирования по прохладным залам, броуновского листания и благостного перешуршивания страниц в мой #книжный_улов попали две новые и многообещающие книги.
▪ Анни Эрно "Годы"
Работы француженки Анни Эрно сейчас активно издают No Kidding Press. Но моё внимание привлекло другое издание романа с красивой и расплывчатой аннотацией, который я недавно подсмотрела у одной читательницы на французском языке и страшно обрадовалась, что его уже перевели. Именно французская минималистичная и образная проза в последнее время мне особенно созвучна. Интуитивно чувствую, что именно здесь и сейчас мы можём совпасть с этой книгой.
▪ Мария Иорданиду "Локсандра"
Издательство ОГИ выпускает замечательную серию "Греческая библиотека", в которой выходят переводы современных греческих авторов. Там много всего интересного, но "Локсандра" настоящая жемчужина и подарок небес. Первый роман писательницы, основанный на её воспоминаниях о детстве и о бабушке Локсандре. История семьи, в которой одним из главных героев становится Константинополь - город будоражущий и притягивающий моё воображение.
Спасибо прекрасному другу за такой восхитительный подарок, который теперь останется не только в памяти, но и на книжной полке!
~•~
P.S.: В последний момент углядела новую закладочку от "Подписных изданий" с чудесным девизом:
In Books We Trust
Два месяца не была в книжных магазинах и совсем не покупала бумажных книг. Для такого книгошопоголика со стажем как я это ого-го какой подвиг воздержания.
Поэтому прогулка с прекрасным другом, которого я коварно склоняю завести свой книжный канал, в любимые "Подписные издания" стала настоящим праздником разума и именинами сердца.
День был невыносимо жаркий и все мысленные вишлисты расплавились и растеклись ещё где-то по пути. Поэтому я позволила книгам самим меня выбрать и через полтора часа фланирования по прохладным залам, броуновского листания и благостного перешуршивания страниц в мой #книжный_улов попали две новые и многообещающие книги.
▪ Анни Эрно "Годы"
Работы француженки Анни Эрно сейчас активно издают No Kidding Press. Но моё внимание привлекло другое издание романа с красивой и расплывчатой аннотацией, который я недавно подсмотрела у одной читательницы на французском языке и страшно обрадовалась, что его уже перевели. Именно французская минималистичная и образная проза в последнее время мне особенно созвучна. Интуитивно чувствую, что именно здесь и сейчас мы можём совпасть с этой книгой.
▪ Мария Иорданиду "Локсандра"
Издательство ОГИ выпускает замечательную серию "Греческая библиотека", в которой выходят переводы современных греческих авторов. Там много всего интересного, но "Локсандра" настоящая жемчужина и подарок небес. Первый роман писательницы, основанный на её воспоминаниях о детстве и о бабушке Локсандре. История семьи, в которой одним из главных героев становится Константинополь - город будоражущий и притягивающий моё воображение.
Спасибо прекрасному другу за такой восхитительный подарок, который теперь останется не только в памяти, но и на книжной полке!
~•~
P.S.: В последний момент углядела новую закладочку от "Подписных изданий" с чудесным девизом:
In Books We Trust
Мишель Пастуро «Цвета нашей памяти»
Французский ученый и историк-медиевист Мишель Пастуро известен прежде всего своими исследованиями из серии «История цвета». Отдельными книгами выходили его работы «Синий», «Черный», «Зеленый», «Красный» и «Желтый». И интерес к этой не самой очевидной теме у Пастуро возник не на пустом месте. Еще в детстве будущий ученый обнаружил у себя особую гиперчувствительность в восприятии цветовых оттенков и нюансов. Этот необычный «дар» не только осложнял в юности его повседневную жизнь, но и помог впоследствии найти и занять уникальную нишу в научном мире. Но не случайно в качестве названия автор выбирает завораживающе мелодичную и красочную строчку из Жерара де Нерваля. «Цвета нашей памяти» - не научный труд, а увлекательная хроматическая летопись жизни самого Мишеля Пастуро.
Неспешно прогуливаясь по лабиринтам воспоминаний, он то и дело выуживает из потайных карманов курьезные факты, любопытные истории, забавные анекдоты и остроумные размышления о цвете и его роли в самых разных областях нашей жизни, от мира моды до спорта. Какого цвета были первые шахматы? Почему пришлось перекрашивать свиней для съемок экранизации «Имени Розы» Умберто Эко? Кого Сальвадор Дали считал величайшим и непревзойденным художником? В какие цвета раскрасил буквы Артюр Рембо в своем сонете «Гласные»?
Эта небольшая книга переполнена подобными диковинами, о которых невероятно легко и интересно читать и которые так же легко и непринужденно улетучиваются из памяти. Но в моей библиотеке «Цвета нашей памяти» останутся благодаря двум прекрасным главам: «Краски великого художника» и «Работа времени». Так трепетно о живописи мог написать только человек, в биографической справке которого между датами родился-учился-работал поворотными вехами отмечены первый визит в Лувр и посещение выставки Вермеера.
Как ни странно, Пастуро в своей книге ни разу не упоминает, что его любимый писатель Владимир Набоков с детства обладал наследственной графемо-цветовой синестезией (воспринимал звуки и буквы в цвете), но зато восхищается аристократичными оттенками бежевого костюма, в котором знаменитый автор «Дара» и «Лолиты» фланировал по набережной Женевского озера в Монтрё. Вот такие они, цветовые причуды нашей ненадежной памяти.
~•~
#отзыв_от_exlibris
Французский ученый и историк-медиевист Мишель Пастуро известен прежде всего своими исследованиями из серии «История цвета». Отдельными книгами выходили его работы «Синий», «Черный», «Зеленый», «Красный» и «Желтый». И интерес к этой не самой очевидной теме у Пастуро возник не на пустом месте. Еще в детстве будущий ученый обнаружил у себя особую гиперчувствительность в восприятии цветовых оттенков и нюансов. Этот необычный «дар» не только осложнял в юности его повседневную жизнь, но и помог впоследствии найти и занять уникальную нишу в научном мире. Но не случайно в качестве названия автор выбирает завораживающе мелодичную и красочную строчку из Жерара де Нерваля. «Цвета нашей памяти» - не научный труд, а увлекательная хроматическая летопись жизни самого Мишеля Пастуро.
Неспешно прогуливаясь по лабиринтам воспоминаний, он то и дело выуживает из потайных карманов курьезные факты, любопытные истории, забавные анекдоты и остроумные размышления о цвете и его роли в самых разных областях нашей жизни, от мира моды до спорта. Какого цвета были первые шахматы? Почему пришлось перекрашивать свиней для съемок экранизации «Имени Розы» Умберто Эко? Кого Сальвадор Дали считал величайшим и непревзойденным художником? В какие цвета раскрасил буквы Артюр Рембо в своем сонете «Гласные»?
Эта небольшая книга переполнена подобными диковинами, о которых невероятно легко и интересно читать и которые так же легко и непринужденно улетучиваются из памяти. Но в моей библиотеке «Цвета нашей памяти» останутся благодаря двум прекрасным главам: «Краски великого художника» и «Работа времени». Так трепетно о живописи мог написать только человек, в биографической справке которого между датами родился-учился-работал поворотными вехами отмечены первый визит в Лувр и посещение выставки Вермеера.
Как ни странно, Пастуро в своей книге ни разу не упоминает, что его любимый писатель Владимир Набоков с детства обладал наследственной графемо-цветовой синестезией (воспринимал звуки и буквы в цвете), но зато восхищается аристократичными оттенками бежевого костюма, в котором знаменитый автор «Дара» и «Лолиты» фланировал по набережной Женевского озера в Монтрё. Вот такие они, цветовые причуды нашей ненадежной памяти.
~•~
#отзыв_от_exlibris
Джонатан Франзен «Свобода»
«Автор задается вопросом, как повернулись бы события, если бы она не прочла тогда страниц, на которых Наташа Ростова, очевидно предназначенная доброму любящему Пьеру, вдруг влюбляется в его крутого приятеля — князя Андрея. Патти этого не ожидала. Потеря Пьера становилась очевидной, как катастрофа в замедленной съемке. Возможно, события всё равно пошли бы тем же путём, но эти страницы произвели на неё чуть ли не психоделический эффект»
Роман Джонатана Франзена стал для меня одним из самых ярких впечатлений в современной литературе за последние несколько лет. Он неожиданно подарил идеальный трехдневный приступ запойного чтения, а сюжетные перипетии истории полностью поглотили мое внимание и решительно отодвинули на второй план повседневные реалии. Пока я не перевернула последнюю страницу, жизнь героев романа была гораздо важнее моей собственной. Так «Свобода» бескомпромиссно поработила мои разум и чувства.
Джонатан Франзен неприлично талантливый писатель, который умеет синхронизировать ритмы читателя с ритмами своих героев и заставляет их сердца биться в унисон. Каждый новый виток отношений между Патти, Уолтером и Ричардом находил отклик во мне. Каждый их душевный синяк и ушиб отзывались болезненным эхом. Переживаемые героями «Свободы» проблемы не имеют ничего общего с моим жизненным опытом. Но, тем не менее, все события в книге были прочувствованны мной с интенсивностью лично испытанной боли. Как будто я тоже побыла одним из острых углов этого неравнобедренного любовного треугольника.
По гамбургскому счету, с героями романа не происходит ничего выдающегося. С ними просто случается жизнь со всеми вытекающими последствиями: эгоизмом семейного конфликта, инфантилизмом кризиса среднего возраста, обострением старых психологических травм и непредумышленным нанесением душевных ран близким людям. Судьбы героев на наших глазах переплетаются в тугой узел драматичной семейной саги, а по фонам проносится локомотив истории начала 21 века, с его политическими и экологическими проблемами, глобализацией и необратимыми изменениями климата. И пока на общественной повестке исчезновение голубого певуна в лесах Северной Америки, Патти и Уолтер Берглунд с остервенением убивают и реанимируют свою любовь и счастье, на горьком опыте доказывая, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Только у Франзена это не про социальное, а про личное. Про отношения и семью.
Опыт чтения Франзена действительно можно сравнить с эффектом от романов Льва Толстого. Не зря сам писатель в одном из интервью признался, что готов отправиться на необитаемый остров с "Войной и миром" в оригинале и Большим русско-английским словарём. Но дело не только в любви Франзена к классической русской литературе. Как и в больших романах Толстого, в "Свободе" эмоции и чувства передаются от автора к читателю напрямую, без посредников. Вот автор намотал кишки героев себе на руку и тебе протягивает, мол, подержи и ты, миленький. И ты чувствуешь эту пульсацию, этот жар и тяжесть живой плоти. Разделяешь и проживаешь вместе с вымышленными персонажами вполне реальный и осязаемый опыт. Ты – это Андрей Болконский под небом Аустерлица, ты – это Патти Берглунд, замерзающая на земле ради прощения. Масштаб событий в романах Толстого и Франзена, конечно, разный. Но по моей личной читательской шкале градус эмоционального кипения примерно одинаковый. И правила в этой игре диктуют не сюжет, идея или повествовательная форма, а эволюция характеров. В результате, после сорока пяти часов чтения, ты в полной мере чувствуешь тяжесть прожитых героями сорока пяти лет. Джонатан Франзен написал роман, в котором блестяще проиллюстрировал собственную мысль, что читатель за три дня проживает «целую жизнь на ускоренной перемотке». Такой вот алхимический секрет превращения обыденности в большую литературу. Хорошо, что он до сих пор не утрачен.
~•~
#отзыв_от_exlibris
«Автор задается вопросом, как повернулись бы события, если бы она не прочла тогда страниц, на которых Наташа Ростова, очевидно предназначенная доброму любящему Пьеру, вдруг влюбляется в его крутого приятеля — князя Андрея. Патти этого не ожидала. Потеря Пьера становилась очевидной, как катастрофа в замедленной съемке. Возможно, события всё равно пошли бы тем же путём, но эти страницы произвели на неё чуть ли не психоделический эффект»
Роман Джонатана Франзена стал для меня одним из самых ярких впечатлений в современной литературе за последние несколько лет. Он неожиданно подарил идеальный трехдневный приступ запойного чтения, а сюжетные перипетии истории полностью поглотили мое внимание и решительно отодвинули на второй план повседневные реалии. Пока я не перевернула последнюю страницу, жизнь героев романа была гораздо важнее моей собственной. Так «Свобода» бескомпромиссно поработила мои разум и чувства.
Джонатан Франзен неприлично талантливый писатель, который умеет синхронизировать ритмы читателя с ритмами своих героев и заставляет их сердца биться в унисон. Каждый новый виток отношений между Патти, Уолтером и Ричардом находил отклик во мне. Каждый их душевный синяк и ушиб отзывались болезненным эхом. Переживаемые героями «Свободы» проблемы не имеют ничего общего с моим жизненным опытом. Но, тем не менее, все события в книге были прочувствованны мной с интенсивностью лично испытанной боли. Как будто я тоже побыла одним из острых углов этого неравнобедренного любовного треугольника.
По гамбургскому счету, с героями романа не происходит ничего выдающегося. С ними просто случается жизнь со всеми вытекающими последствиями: эгоизмом семейного конфликта, инфантилизмом кризиса среднего возраста, обострением старых психологических травм и непредумышленным нанесением душевных ран близким людям. Судьбы героев на наших глазах переплетаются в тугой узел драматичной семейной саги, а по фонам проносится локомотив истории начала 21 века, с его политическими и экологическими проблемами, глобализацией и необратимыми изменениями климата. И пока на общественной повестке исчезновение голубого певуна в лесах Северной Америки, Патти и Уолтер Берглунд с остервенением убивают и реанимируют свою любовь и счастье, на горьком опыте доказывая, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Только у Франзена это не про социальное, а про личное. Про отношения и семью.
Опыт чтения Франзена действительно можно сравнить с эффектом от романов Льва Толстого. Не зря сам писатель в одном из интервью признался, что готов отправиться на необитаемый остров с "Войной и миром" в оригинале и Большим русско-английским словарём. Но дело не только в любви Франзена к классической русской литературе. Как и в больших романах Толстого, в "Свободе" эмоции и чувства передаются от автора к читателю напрямую, без посредников. Вот автор намотал кишки героев себе на руку и тебе протягивает, мол, подержи и ты, миленький. И ты чувствуешь эту пульсацию, этот жар и тяжесть живой плоти. Разделяешь и проживаешь вместе с вымышленными персонажами вполне реальный и осязаемый опыт. Ты – это Андрей Болконский под небом Аустерлица, ты – это Патти Берглунд, замерзающая на земле ради прощения. Масштаб событий в романах Толстого и Франзена, конечно, разный. Но по моей личной читательской шкале градус эмоционального кипения примерно одинаковый. И правила в этой игре диктуют не сюжет, идея или повествовательная форма, а эволюция характеров. В результате, после сорока пяти часов чтения, ты в полной мере чувствуешь тяжесть прожитых героями сорока пяти лет. Джонатан Франзен написал роман, в котором блестяще проиллюстрировал собственную мысль, что читатель за три дня проживает «целую жизнь на ускоренной перемотке». Такой вот алхимический секрет превращения обыденности в большую литературу. Хорошо, что он до сих пор не утрачен.
~•~
#отзыв_от_exlibris
Один роман и два перевода. Читательское расследование.
Читая роман колумбийского писателя Хуана Габриэля Васкеса "Шум падающих вещей"/"Звук падающих звук", я столкнулась с интереснейшим кейсом. Издательство @livebooks выпустило одновременно сразу два варианта перевода романа с двумя разными названиями. И это не случайность, а концептуальное решение.
Третий роман Хуана Габриэля Васкеса, одного из самых известных и титулованных современных писателей Колумбии, вышел в 2011 году и после перевода на английский ("The Sound of Things Falling") довольно громко прозвучал на мировой литературной сцене, получив Дублинскую премию. На русский язык роман захотели перевести два переводчика с совершенно разными видениями этого текста. И похоже, оба переводчика были весьма убедительны и настойчивы в своём желании, раз издательство решило выпустить оба варианта, переложив бремя выбора на плечи читателей.
Но что в этой ситуации делать бедному читателю?
Вот что написано на официальной странице издательства:
В своём небольшом расследовании я пошла эмпирическим путём и начала читать одновременно оба перевода, чтобы уже в процессе остановиться на более мне созвучном. Сравнивая первые главы и свои ощущения от них, я пришла к парадоксальному выводу. Выбирая перевод, вы выбирает не просто текст, но и свою роль в отношениях с этой книгой. Кем вы хотите быть в этой истории, слушателем или зрителем?
"Звук падающих вещей", перевод Михаила Кожухова. На самом деле Михаил Кожухов, который известен больше как тележурналист и создатель "Клуба путешествий", по образованию переводчик с испанского языка, работал в Латинской Америке и хорошо знаком с её реалиями.
Версия Михаила Кожухова читается легче и комфортнее, текст сразу же принимает читателя в свои объятия и кажется знакомым и понятным. Он более описательный и повествовательный в самом хорошом смысле - сразу же затягивает в сети сюжета и плавно подталкивает читательский интерес вглубь истории. Голос рассказчика звучит определённее, характернее, интригующе и как-то даже более лично. Так, будто это живой человек и обращается он не к абстрактному читателю, а персонально к вам. Сам рассказчик в этой версии выходит на первый план и его присутствие в тексте вполне зримо, при желании можно даже представить себе его во плоти. Незнакомец, подсевший в ночном баре на окраине чужого города и решивший пооткровенничать о своей непростростой биографии. Иными словами, у Михаила Кожухова историю вам рассказывают с безопасного расстояния и читатель в этом раскладе - слушатель.
"Шум падающих вещей", перевод Марии Малинской.
Лично мне больше нравится звучание именно такого варианта названия, благодаря сочетанию тревожных шипящих.
Но это не единственная причина, по которой я все-таки выбрала версию переводчицы и преподавательницы испанского языка Марии Малинской. Я остановилась на переводе Малинской прежде всего, потому что в нём чувствуется нерв. История звучит скорее отстранённо, резко и лаконично, но при этом она царапает, цепляет и задевает. Этот перевод более образный, яркий и контрастный. В варианте Марии Малинской читатель оказывается одиноким зрителем в пыльном и темном кинотеатре на ночном сеансе тревожного, напряженного, но до жути увлекательного фильма. У Марии Малинской рассказчик все время в тени, а вы остаётесь с историей один на один.
(Продолжение ниже...)
Читая роман колумбийского писателя Хуана Габриэля Васкеса "Шум падающих вещей"/"Звук падающих звук", я столкнулась с интереснейшим кейсом. Издательство @livebooks выпустило одновременно сразу два варианта перевода романа с двумя разными названиями. И это не случайность, а концептуальное решение.
Третий роман Хуана Габриэля Васкеса, одного из самых известных и титулованных современных писателей Колумбии, вышел в 2011 году и после перевода на английский ("The Sound of Things Falling") довольно громко прозвучал на мировой литературной сцене, получив Дублинскую премию. На русский язык роман захотели перевести два переводчика с совершенно разными видениями этого текста. И похоже, оба переводчика были весьма убедительны и настойчивы в своём желании, раз издательство решило выпустить оба варианта, переложив бремя выбора на плечи читателей.
Но что в этой ситуации делать бедному читателю?
Вот что написано на официальной странице издательства:
"Роман Хуана Габриэля Васкеса вышел сразу в двух переводах: журналиста Михаила Кожухова и переводчицы Марии Малинской. Как люди разных поколений они следуют различным представлениям о переводе и комментировании текста. Мария держится чуть ближе к оригиналу, не боится непривычного, дает почувствовать «чужестранность» авторского мира. Михаил же подробнее разъясняет культурные реалии, дарит читателю чуть большую гладкость, естественность, иллюзию близости"В своём небольшом расследовании я пошла эмпирическим путём и начала читать одновременно оба перевода, чтобы уже в процессе остановиться на более мне созвучном. Сравнивая первые главы и свои ощущения от них, я пришла к парадоксальному выводу. Выбирая перевод, вы выбирает не просто текст, но и свою роль в отношениях с этой книгой. Кем вы хотите быть в этой истории, слушателем или зрителем?
"Звук падающих вещей", перевод Михаила Кожухова. На самом деле Михаил Кожухов, который известен больше как тележурналист и создатель "Клуба путешествий", по образованию переводчик с испанского языка, работал в Латинской Америке и хорошо знаком с её реалиями.
Версия Михаила Кожухова читается легче и комфортнее, текст сразу же принимает читателя в свои объятия и кажется знакомым и понятным. Он более описательный и повествовательный в самом хорошом смысле - сразу же затягивает в сети сюжета и плавно подталкивает читательский интерес вглубь истории. Голос рассказчика звучит определённее, характернее, интригующе и как-то даже более лично. Так, будто это живой человек и обращается он не к абстрактному читателю, а персонально к вам. Сам рассказчик в этой версии выходит на первый план и его присутствие в тексте вполне зримо, при желании можно даже представить себе его во плоти. Незнакомец, подсевший в ночном баре на окраине чужого города и решивший пооткровенничать о своей непростростой биографии. Иными словами, у Михаила Кожухова историю вам рассказывают с безопасного расстояния и читатель в этом раскладе - слушатель.
"Шум падающих вещей", перевод Марии Малинской.
Лично мне больше нравится звучание именно такого варианта названия, благодаря сочетанию тревожных шипящих.
Но это не единственная причина, по которой я все-таки выбрала версию переводчицы и преподавательницы испанского языка Марии Малинской. Я остановилась на переводе Малинской прежде всего, потому что в нём чувствуется нерв. История звучит скорее отстранённо, резко и лаконично, но при этом она царапает, цепляет и задевает. Этот перевод более образный, яркий и контрастный. В варианте Марии Малинской читатель оказывается одиноким зрителем в пыльном и темном кинотеатре на ночном сеансе тревожного, напряженного, но до жути увлекательного фильма. У Марии Малинской рассказчик все время в тени, а вы остаётесь с историей один на один.
(Продолжение ниже...)
(...продолжение. Начало выше.)
И именно в романе Хуана Габриэля Васкеса, действие которого происходит в Боготе девяностых, где балом правит наркокартель и даже просто оказавшись не в то время, не в том месте и рядом не с тем человеком, ты рискуешь получить шальную пулю в живот и стать свидетелем убийства, которое изменит траекторию и твоей жизни, эта колючая, нуарная и нервная интонация отлично работает на историю. Она только усиливает магнетизм дискомфорта, замешанного на любопытстве и страхе, когда и зажмурится хочется и моргнуть боишься. Перевод в исполнении Марии Малинской втаскивает читателя в двери сюжета за шкирку и прекрасно передаёт атмосферу зыбкости, загадки и опасности. В таком раскладе читатель уже не просто сторонний слушатель. Он - зритель. А значит, почти свидетель.
Логично, что два перевода вышли и в разных вариантах оформления.
Комментарий от главного редактор "Лайвбук" Анны Бабяшкиной:
И издательству вполне удалось найти элегантное решение. Обложки действительно схожи, но одна в темном, ночном варианте (перевод Михаила Кожухова), а вторая в светлом, дневном (перевод Марии Малинской).
~•~
#заметки_на_манжетах
~•~
📷 Фотография с официальной страницы "Лайвбук".
И именно в романе Хуана Габриэля Васкеса, действие которого происходит в Боготе девяностых, где балом правит наркокартель и даже просто оказавшись не в то время, не в том месте и рядом не с тем человеком, ты рискуешь получить шальную пулю в живот и стать свидетелем убийства, которое изменит траекторию и твоей жизни, эта колючая, нуарная и нервная интонация отлично работает на историю. Она только усиливает магнетизм дискомфорта, замешанного на любопытстве и страхе, когда и зажмурится хочется и моргнуть боишься. Перевод в исполнении Марии Малинской втаскивает читателя в двери сюжета за шкирку и прекрасно передаёт атмосферу зыбкости, загадки и опасности. В таком раскладе читатель уже не просто сторонний слушатель. Он - зритель. А значит, почти свидетель.
Логично, что два перевода вышли и в разных вариантах оформления.
Комментарий от главного редактор "Лайвбук" Анны Бабяшкиной:
«Стояла очень необычная задача с обложками: они должны были быть похожими (чтобы считывалось, что это одно произведение), но при этом отличаться.
На основе коллажа Олега Бородина, известного художника, две разные (и похожие) обложки собрала Анастасия Иванова»И издательству вполне удалось найти элегантное решение. Обложки действительно схожи, но одна в темном, ночном варианте (перевод Михаила Кожухова), а вторая в светлом, дневном (перевод Марии Малинской).
~•~
#заметки_на_манжетах
~•~
📷 Фотография с официальной страницы "Лайвбук".