Общее личное

Анни Эрно в конце «Памяти девушки» выкладывает все карты на стол, очень емко формулируя задачу книги: «исследовать пропасть между ошеломляющей реальностью происходящего в тот момент, когда оно происходит, и странной нереальностью, которая спустя годы окутывает произошедшее».

Исследование в данном случае означает не обобщение и категоризацию опыта, а самоцельное методичное изучение того «не-я» («девушки из 1958-го»), которое продолжает присутствовать в памяти как отчуждённая сущность, неразрывно связанная с травматическим событием, приведшим к расщеплению. Экзистенциальная пропасть, волнующая Эрно, по ходу повествования раскрывается в качестве дискурсивных и институциональных («групповых») практик власти, расшатывающих границы субъективности. «Я» в ее романе — это продукт культурного производства, сами следы жизнедеятельности, бессистемно разбросанные по местам пребывания, и символические отпечатки Другого и других, оставшиеся в теле. Столкновение с другими преподносится как потенциально опасное и освобождающее, поскольку власть осуществляет «различение» — ту самую злополучную категоризацию и детерминацию реакций, эмоций и действий, которой Эрно стремится избежать.

Можно сказать, что «Память девушки» — фуколдианский роман, точно демонстрирующий почему мы не замечаем того, что позже будет названо «исторически важным». Как власть становится неотделима от нас. И почему, признавая это, можно обрести силу для экзистенциальной сепарации, после которой между одним и тем же человеком действительно будет трудно найти что-либо общее.

Для Эрно инструментом освобождения становятся стыд и интеллект, помогающие прийти к письму как социально-политической практике.

❤4🔥1

www.tgoop.com/double_and_trouble/716

395 viewsedited  Nov 21, 2023 at 14:52

Анни Эрно в конце «Памяти девушки» выкладывает все карты на стол, очень емко формулируя задачу книги: «исследовать пропасть между ошеломляющей реальностью происходящего в тот момент, когда оно происходит, и странной нереальностью, которая спустя годы окутывает произошедшее».

Исследование в данном случае означает не обобщение и категоризацию опыта, а самоцельное методичное изучение того «не-я» («девушки из 1958-го»), которое продолжает присутствовать в памяти как отчуждённая сущность, неразрывно связанная с травматическим событием, приведшим к расщеплению. Экзистенциальная пропасть, волнующая Эрно, по ходу повествования раскрывается в качестве дискурсивных и институциональных («групповых») практик власти, расшатывающих границы субъективности. «Я» в ее романе — это продукт культурного производства, сами следы жизнедеятельности, бессистемно разбросанные по местам пребывания, и символические отпечатки Другого и других, оставшиеся в теле. Столкновение с другими преподносится как потенциально опасное и освобождающее, поскольку власть осуществляет «различение» — ту самую злополучную категоризацию и детерминацию реакций, эмоций и действий, которой Эрно стремится избежать.

Можно сказать, что «Память девушки» — фуколдианский роман, точно демонстрирующий почему мы не замечаем того, что позже будет названо «исторически важным». Как власть становится неотделима от нас. И почему, признавая это, можно обрести силу для экзистенциальной сепарации, после которой между одним и тем же человеком действительно будет трудно найти что-либо общее.

Для Эрно инструментом освобождения становятся стыд и интеллект, помогающие прийти к письму как социально-политической практике.

BY Общее личное