Forwarded from Философский диалог
Диалог «О здоровье»
Новый старый формат упаковывания идей. Накидайте вариков, о чем ещё написать в форме диалога.
Однажды, когда нежное утреннее солнце освещало агору, а граждане Афин только-только вышли из жилищ и спешно топтали центральную площадь полиса на пути к месту работы, Сократ сидел на веранде «Капелейона» за чашкой чёрного кофе. Скрутив папиросу, чиркнув спичкой о коробок, он прикурил. «Кофе и сигареты — отличное сочетание» — подумал Сократ, наблюдая за жизнью просыпающегося города.
Из-за угла показался Алкивиад, который держал путь на утреннюю гимнастику — как и всегда в это время суток. Увидев Сократа, он улыбнулся во всю ширину своего рта, обнажив стерильно белые зубы, и подошёл поприветствовать философа.
— В городе говорят: если увидишь утром Сократа у агоры, значит твой день будет счастливым!
Алкивиад пододвинул к нему плетенный стул и уселся рядом.
— Но Сократ, — поинтересовался Алкивиад, с укором глядя на чашку и папиросу, — неужели это весь твой завтрак: кофе и сигарета? Городской лекарь говорил мне, что это яд для тела!
Сократ поднял на него спокойный взгляд, уголки губ тронула улыбка.
— Интересно. А этот лекарь, он определяет здоровье человека по силе его мускулов или по ясности его ума?
— Конечно, по мускулам! И по цвету лица! — оживился Алкивиад. — Сильное тело — основа для сильного духа. Все это знают.
— Значит ли это, что раб, способный тащить самую тяжелую галеру, здоровее хромого Гефеста, что выковывает оружие для богов?
Алкивиад нахмурился.
—Ну... я бы не стал так говорить. Но твой пример — уловка, Сократ! Я о том, что твой завтрак не даёт тебе сил.
— А на что, скажи, мне нужны эти силы? Чтобы быстрее бежать по агоре? Или чтобы дольше сидеть здесь и беседовать с тобой?
— И то, и другое! — упрямо сказал юноша.
— Допустим. Но представь двух гончаров. Один ест плотно, его руки сильны, но ум его ленив, и он лепит лишь кривые горшки. Другой — не думает о еде, его ум ясен, и он видит форму совершенной амфоры еще до того, как прикоснется к глине. Его руки — всего лишь послушный инструмент его замысла. Чьи творения, по-твоему, здоровее? Того, у кого здоровые руки, или того, у кого здоровый замысел?
— Замысел, пожалуй... — нехотя согласился Алкивиад.
— Так вот, — Сократ отпил глоток кофе, — этот кофе и эта сигарета — не пища для моих рук. Они — топливо для замысла. Они проясняют ум, чтобы мои действия, даже самые малые, имели верную форму. Ты же, друг мой, так усердно кормишь свои мускулы, что рискуешь оставить свой замысел голодным.
— То есть, ты утверждаешь, что вред для тела может быть благом для ума? — скептически спросил Алкивиад.
— Я утверждаю, что невежество — больший яд, чем эта папироса. И что слепая погоня за здоровьем тела, при полном забвении здоровья души, напоминает мне человека, который чистит и латает футляр для кифары, забыв настроить саму кифару. Футляр блестит, а музыка безобразна. Разве в этом гармония?
Алкивиад задумался, глядя на свои натренированные руки.
— Иди, — мягко сказал Сократ. — Иди качай свои мускулы. Но по дороге задай себе вопрос: для чего ты их качаешь? Чтобы они просто были? Или чтобы они служили большему, чем они сами?
Потушив окурок и отряхнув пепел с хитона, Сократ оставил Алкивиада наедине со своими мыслями.
Однажды, когда нежное утреннее солнце освещало агору, а граждане Афин только-только вышли из жилищ и спешно топтали центральную площадь полиса на пути к месту работы, Сократ сидел на веранде «Капелейона» за чашкой чёрного кофе. Скрутив папиросу, чиркнув спичкой о коробок, он прикурил. «Кофе и сигареты — отличное сочетание» — подумал Сократ, наблюдая за жизнью просыпающегося города.
Из-за угла показался Алкивиад, который держал путь на утреннюю гимнастику — как и всегда в это время суток. Увидев Сократа, он улыбнулся во всю ширину своего рта, обнажив стерильно белые зубы, и подошёл поприветствовать философа.
— В городе говорят: если увидишь утром Сократа у агоры, значит твой день будет счастливым!
Алкивиад пододвинул к нему плетенный стул и уселся рядом.
— Но Сократ, — поинтересовался Алкивиад, с укором глядя на чашку и папиросу, — неужели это весь твой завтрак: кофе и сигарета? Городской лекарь говорил мне, что это яд для тела!
Сократ поднял на него спокойный взгляд, уголки губ тронула улыбка.
— Интересно. А этот лекарь, он определяет здоровье человека по силе его мускулов или по ясности его ума?
— Конечно, по мускулам! И по цвету лица! — оживился Алкивиад. — Сильное тело — основа для сильного духа. Все это знают.
— Значит ли это, что раб, способный тащить самую тяжелую галеру, здоровее хромого Гефеста, что выковывает оружие для богов?
Алкивиад нахмурился.
—Ну... я бы не стал так говорить. Но твой пример — уловка, Сократ! Я о том, что твой завтрак не даёт тебе сил.
— А на что, скажи, мне нужны эти силы? Чтобы быстрее бежать по агоре? Или чтобы дольше сидеть здесь и беседовать с тобой?
— И то, и другое! — упрямо сказал юноша.
— Допустим. Но представь двух гончаров. Один ест плотно, его руки сильны, но ум его ленив, и он лепит лишь кривые горшки. Другой — не думает о еде, его ум ясен, и он видит форму совершенной амфоры еще до того, как прикоснется к глине. Его руки — всего лишь послушный инструмент его замысла. Чьи творения, по-твоему, здоровее? Того, у кого здоровые руки, или того, у кого здоровый замысел?
— Замысел, пожалуй... — нехотя согласился Алкивиад.
— Так вот, — Сократ отпил глоток кофе, — этот кофе и эта сигарета — не пища для моих рук. Они — топливо для замысла. Они проясняют ум, чтобы мои действия, даже самые малые, имели верную форму. Ты же, друг мой, так усердно кормишь свои мускулы, что рискуешь оставить свой замысел голодным.
— То есть, ты утверждаешь, что вред для тела может быть благом для ума? — скептически спросил Алкивиад.
— Я утверждаю, что невежество — больший яд, чем эта папироса. И что слепая погоня за здоровьем тела, при полном забвении здоровья души, напоминает мне человека, который чистит и латает футляр для кифары, забыв настроить саму кифару. Футляр блестит, а музыка безобразна. Разве в этом гармония?
Алкивиад задумался, глядя на свои натренированные руки.
— Иди, — мягко сказал Сократ. — Иди качай свои мускулы. Но по дороге задай себе вопрос: для чего ты их качаешь? Чтобы они просто были? Или чтобы они служили большему, чем они сами?
Потушив окурок и отряхнув пепел с хитона, Сократ оставил Алкивиада наедине со своими мыслями.
🔥24💊10❤6👍3😁3🤨3😐2👏1
tgoop.com/cryptaplatonica/904
Create:
Last Update:
Last Update:
Диалог «О здоровье»
Новый старый формат упаковывания идей. Накидайте вариков, о чем ещё написать в форме диалога.
Однажды, когда нежное утреннее солнце освещало агору, а граждане Афин только-только вышли из жилищ и спешно топтали центральную площадь полиса на пути к месту работы, Сократ сидел на веранде «Капелейона» за чашкой чёрного кофе. Скрутив папиросу, чиркнув спичкой о коробок, он прикурил. «Кофе и сигареты — отличное сочетание» — подумал Сократ, наблюдая за жизнью просыпающегося города.
Из-за угла показался Алкивиад, который держал путь на утреннюю гимнастику — как и всегда в это время суток. Увидев Сократа, он улыбнулся во всю ширину своего рта, обнажив стерильно белые зубы, и подошёл поприветствовать философа.
— В городе говорят: если увидишь утром Сократа у агоры, значит твой день будет счастливым!
Алкивиад пододвинул к нему плетенный стул и уселся рядом.
— Но Сократ, — поинтересовался Алкивиад, с укором глядя на чашку и папиросу, — неужели это весь твой завтрак: кофе и сигарета? Городской лекарь говорил мне, что это яд для тела!
Сократ поднял на него спокойный взгляд, уголки губ тронула улыбка.
— Интересно. А этот лекарь, он определяет здоровье человека по силе его мускулов или по ясности его ума?
— Конечно, по мускулам! И по цвету лица! — оживился Алкивиад. — Сильное тело — основа для сильного духа. Все это знают.
— Значит ли это, что раб, способный тащить самую тяжелую галеру, здоровее хромого Гефеста, что выковывает оружие для богов?
Алкивиад нахмурился.
—Ну... я бы не стал так говорить. Но твой пример — уловка, Сократ! Я о том, что твой завтрак не даёт тебе сил.
— А на что, скажи, мне нужны эти силы? Чтобы быстрее бежать по агоре? Или чтобы дольше сидеть здесь и беседовать с тобой?
— И то, и другое! — упрямо сказал юноша.
— Допустим. Но представь двух гончаров. Один ест плотно, его руки сильны, но ум его ленив, и он лепит лишь кривые горшки. Другой — не думает о еде, его ум ясен, и он видит форму совершенной амфоры еще до того, как прикоснется к глине. Его руки — всего лишь послушный инструмент его замысла. Чьи творения, по-твоему, здоровее? Того, у кого здоровые руки, или того, у кого здоровый замысел?
— Замысел, пожалуй... — нехотя согласился Алкивиад.
— Так вот, — Сократ отпил глоток кофе, — этот кофе и эта сигарета — не пища для моих рук. Они — топливо для замысла. Они проясняют ум, чтобы мои действия, даже самые малые, имели верную форму. Ты же, друг мой, так усердно кормишь свои мускулы, что рискуешь оставить свой замысел голодным.
— То есть, ты утверждаешь, что вред для тела может быть благом для ума? — скептически спросил Алкивиад.
— Я утверждаю, что невежество — больший яд, чем эта папироса. И что слепая погоня за здоровьем тела, при полном забвении здоровья души, напоминает мне человека, который чистит и латает футляр для кифары, забыв настроить саму кифару. Футляр блестит, а музыка безобразна. Разве в этом гармония?
Алкивиад задумался, глядя на свои натренированные руки.
— Иди, — мягко сказал Сократ. — Иди качай свои мускулы. Но по дороге задай себе вопрос: для чего ты их качаешь? Чтобы они просто были? Или чтобы они служили большему, чем они сами?
Потушив окурок и отряхнув пепел с хитона, Сократ оставил Алкивиада наедине со своими мыслями.
Однажды, когда нежное утреннее солнце освещало агору, а граждане Афин только-только вышли из жилищ и спешно топтали центральную площадь полиса на пути к месту работы, Сократ сидел на веранде «Капелейона» за чашкой чёрного кофе. Скрутив папиросу, чиркнув спичкой о коробок, он прикурил. «Кофе и сигареты — отличное сочетание» — подумал Сократ, наблюдая за жизнью просыпающегося города.
Из-за угла показался Алкивиад, который держал путь на утреннюю гимнастику — как и всегда в это время суток. Увидев Сократа, он улыбнулся во всю ширину своего рта, обнажив стерильно белые зубы, и подошёл поприветствовать философа.
— В городе говорят: если увидишь утром Сократа у агоры, значит твой день будет счастливым!
Алкивиад пододвинул к нему плетенный стул и уселся рядом.
— Но Сократ, — поинтересовался Алкивиад, с укором глядя на чашку и папиросу, — неужели это весь твой завтрак: кофе и сигарета? Городской лекарь говорил мне, что это яд для тела!
Сократ поднял на него спокойный взгляд, уголки губ тронула улыбка.
— Интересно. А этот лекарь, он определяет здоровье человека по силе его мускулов или по ясности его ума?
— Конечно, по мускулам! И по цвету лица! — оживился Алкивиад. — Сильное тело — основа для сильного духа. Все это знают.
— Значит ли это, что раб, способный тащить самую тяжелую галеру, здоровее хромого Гефеста, что выковывает оружие для богов?
Алкивиад нахмурился.
—Ну... я бы не стал так говорить. Но твой пример — уловка, Сократ! Я о том, что твой завтрак не даёт тебе сил.
— А на что, скажи, мне нужны эти силы? Чтобы быстрее бежать по агоре? Или чтобы дольше сидеть здесь и беседовать с тобой?
— И то, и другое! — упрямо сказал юноша.
— Допустим. Но представь двух гончаров. Один ест плотно, его руки сильны, но ум его ленив, и он лепит лишь кривые горшки. Другой — не думает о еде, его ум ясен, и он видит форму совершенной амфоры еще до того, как прикоснется к глине. Его руки — всего лишь послушный инструмент его замысла. Чьи творения, по-твоему, здоровее? Того, у кого здоровые руки, или того, у кого здоровый замысел?
— Замысел, пожалуй... — нехотя согласился Алкивиад.
— Так вот, — Сократ отпил глоток кофе, — этот кофе и эта сигарета — не пища для моих рук. Они — топливо для замысла. Они проясняют ум, чтобы мои действия, даже самые малые, имели верную форму. Ты же, друг мой, так усердно кормишь свои мускулы, что рискуешь оставить свой замысел голодным.
— То есть, ты утверждаешь, что вред для тела может быть благом для ума? — скептически спросил Алкивиад.
— Я утверждаю, что невежество — больший яд, чем эта папироса. И что слепая погоня за здоровьем тела, при полном забвении здоровья души, напоминает мне человека, который чистит и латает футляр для кифары, забыв настроить саму кифару. Футляр блестит, а музыка безобразна. Разве в этом гармония?
Алкивиад задумался, глядя на свои натренированные руки.
— Иди, — мягко сказал Сократ. — Иди качай свои мускулы. Но по дороге задай себе вопрос: для чего ты их качаешь? Чтобы они просто были? Или чтобы они служили большему, чем они сами?
Потушив окурок и отряхнув пепел с хитона, Сократ оставил Алкивиада наедине со своими мыслями.
BY Crypta Platonica
Share with your friend now:
tgoop.com/cryptaplatonica/904