В ранней Ротенберг есть первобытность: первые пигменты (охра, мел, уголь), плоскость, контурность, околоконцептуальный подход к предмету, возвратившемуся после абэкса. Эти лошади необъезжены. Схематичность лишает их налёта романтики, взгляд на них одновременно благоговеен и безразличен. Они — предмет изображения в той же степени, что и не более чем мотив.

Если бы эта линия продолжилась дальше, наверное это вылилось бы в форму, похожую на Джонса или позднюю Jo Baer. Есть искушение сказать, что это было бы интереснее — но просто не ей самой. При всей перекличке с Науманом (трудно сказать, кто на кого больше влиял), её основной корпус насквозь лирический, взгляд на происходящее под ногами.

Может быть, безразличный — или его заинтересованность трудно определить. Отстранённость имеет свои преимущества, пусть даже как долговременную стратегию её представить всё-таки сложно — но в таком случае, если Ротенберг что-то было глубоко дорого кроме живописи само по себе, это должно было остаться нигде не изображенным.

Сегодня трагичный день нашей истории. 3-4 октября 1993 года был расстрелян парламент России, её демократия. Я был защитником Белом дома в те дни, и всё видел в «прямом эфире».
Много писал об этой трагедии, не буду повторяться. Скажу только, что от этой даты можно исчислять «новую Россию».

Через несколько месяцев была принята Конституция, и тогда была впервые опробована правящими тогда либералами массовая фальсификация на выборах за Конституцию 12 декабря 1993 года. Пересказывать технические подобности не буду, они есть во многих исследованиях. Даже сотрудники ВШЭ признают фальсификацию, говоря, что «на выборах/референдуме 12 декабря 1993 года осуществлялся в значительных размерах «доброс» бюллетеней – разница включённых в число избирателей за Конституцию и депутатов ГД была, в один и тот же день голосования была в 5,5 млн. человек в пользу первой».
Т.е. само основание «новой России» стоит на очень хлипком фундаменте.