#философия
Опубликована статья нашего ведущего антиковеда и платоноведа Д. В. Бугая об истолковании платонизма П. А. Флоренским. Статью могу рекомендовать как введение в тему, к тому же она написана довольно красочно. Что касается критики подхода Флоренского, то я не его апологет, и вообще я согласен, что Флоренский не дает историко-философское описание Платона. Он, скорее, стремится выразить дух платонизма, то мироощущение, которое лежит в его основе, первичную интуицию жизни. В данном плане мне его интерпретация (развитая впоследствии Лосевым) близка. И вообще наряду с хайдеггеровским видением платонизма это, как по мне, наиболее интересное и оригинальное понимание (хотя и Хайдеггер, и Флоренский весьма вольно обращаются с первоисточниками).

К сожалению, два тезиса омрачают впечатление от статьи. Во-первых, автор утверждает следующее: «Для Флоренского, как и для Хайдеггера, судьбы бытия зависят и определяются тем, какие слова, с какой этимологией были выбраны для выражения мысли» (с. 98). Тут ирония, на мой взгляд, не очень уместна, поскольку тема языка у Хайдеггера, Флоренского и у самого Платона — крайне серьезная, и, конечно, не сводится к простому выбору «слов» с какой-то там «этимологией» для выражения якобы готовой «мысли». Не забудем, что Платон — философ с сильной художественной, эстетической составляющей в мышлении, с поэтической и риторической подготовкой; философ, который был чуток к языку и рефлексировал над каждым понятием (ср. «Кратил»). Поэтому Флоренский (и позднее Лосев) вполне справедливо пытается вскрыть мотивы использования того или иного слова. Стремление «закрыть» этот вопрос ироничным комментарием, предполагающим упрощенную дихотомию «готовой мысли» и «слова для (всего лишь) выражения», не кажется уместным. Напомню, что я сделал серию постов о проблеме (непереводимых) понятий ἰδέα / εἶδος в мысли Платона и возможных «зрительных» мотивах вовлечения их в философский дискурс (см. отсюда и далее). Бугай вообще не дает ссылок на литературу по этому и другим вопросам, связанным с языком Платона.

Второй тезис, с которым я не согласен, это якобы «наивность» ассоциации Платона и мистерий. Флоренский в связи с этим действительно ссылается на эзотериков. Но дело не в отсылках, а в самой проблематике: связь Платона и мистерий / мистериальной образности обсуждается уже несколько веков, и, как можно заметить по последним работам, сейчас, скорее, мейнстрим платоноведения в том, что Платон вдохновлялся мистериями и видел цель философии — эпоптейю — тождественной цели подлинных мистерий (о чем вполне открыто сказано в «Пире», но что историки философии любят относить к «художественному приему» — «всего лишь слову», короче говоря). Кроме того, именно посредством «мистериального видения» эйдосов законодатели способны «переносить» божественный порядок в государственную сферу. Хотя в последние пару десятилетий появилось несколько монографий и два десятка статей по теме, Бугай вообще не дает никаких ссылок. Это заставляет вспомнить подход, распространенный в историко-философских работах (я сейчас не утверждаю, что его всецело придерживается Бугай), согласно которому «учение Платона» редуцируется к абстрактной дискурсивной схеме (напр., учение о «понятиях-идеях»), а все остальное отбрасывается как «культурная акциденция». Писал об этом здесь.

Вновь отмечу: я защищаю не Флоренского, а более целостное понимание Платона, которому препятствуют два упомянутых тезиса (кстати, можно вполне последовательно выстроить линию в пользу чисто «художественных» целей Платона в обращении к мистериальной образности — я с такой реконструкцией не согласен, но это хотя бы последовательная аргументация, а не игнорирование серьезности вопроса).

При всем моем личном уважении к Д. В. Бугаю (с которым я немного знаком), что нам сейчас действительно нужно — так это современный платоноведческий взгляд на наследие русского религиозного платонизма, с детальным анализом указанных выше и других тем (с высоты развития платоноведения за последний век). К сожалению, эта статья не приближает нас к чему-то подобному.

#философия
«Говорят, /философия/ занимается проблемой бытия, истины, мира. Но является ли такое, как “бытие”, “истина”, “мир”, предметной областью наряду с предметными областями позитивных наук или над ними? Разве не все науки имеют дело с сущим и, следовательно, живут в некоем определённым образом сформированном понимании бытия? Разве не все науки высказывают предположения, выносят суждения, претендующие на истину? Разве не все предметные сферы научного исследования собраны и объединены в универсуме? В каждой частной науке слышится — пусть большей частью неясно и неявно — тройственное отношение: к бытию, истине и миру. И, следовательно, можно было бы практически из любой частной науки найти выход в философию. Однако философия не исчерпывается тем, чтобы служить материнской основой отдельных наук, “обосновывать” их с позиций онтологии, теории истины и космологии. Какой бы значительной ни была проблема взаимоотношения философии и науки, всё же жизненное предназначение философии в целокупности человеческого бытия является более исконным. Философия возможна и необходима также и в такой форме человеческой жизни, которая в своём основном отношении к реальности ещё не определена наукой. Эпоха, во многом определяемая мифом, тоже может философствовать. “Философия” в расплывчатом и общепринятом смысле слова имеет место всюду, где человек размышляет о себе, где он потрясённо замирает перед непостижимостью своего пребывания здесь, где в его встревоженном, трепещущем сердце рождаются вопросы о смысле жизни. Должно быть, на пути почти каждого человека когда-либо вставала философия: как внезапно пронзающее нас беспокойство, как какая-то кажущаяся беспричинной печаль и грусть, как робкий вопрос, как тёмная тень на ландшафте нашей жизни. Однажды она коснётся каждого. У неё много ликов и масок, известных и жутких, и у неё для каждого свой особый голос, которым она позовёт его».

Это фрагмент из работы немецкого философа Ойгена Финка «Основные феномены человеческого бытия» (русский перевод можно найти в сети, или же см. обзорную статью). Мне особенно близка мысль из последнего предложения: у философии для каждого свой голос. Жизнь показала, что философия внутренне разнородна даже в рамках одной исторической традиции — европейской, индийской, китайской и пр. Разнородна до такой степени, что сама формулировка понятия философии и ее «предметных» областей оказывается проблематичной. Можно, правда, в общих чертах отметить (как и делает Финк), что философия занята «бытием», «истиной» и «миром», но как сама демаркация (например, отделение от естественных наук), так и перечисление предметных сфер (не все согласились бы, что философия занимается неким «бытием», а не, например, языком) тоже, скорее, отражают определенную философскую позицию. Говоря о философии, философ говорит и о себе, и о своем месте в традиции. В речи о философии последняя не «объективируется», а выговаривается. И каждого философия зовет по-своему — это видно уже при первом соприкосновении с историей философии: обычно сразу понятно, кто из философов близок, а кто — нет. И это не вопрос «аргументов» (чтобы приводить какие-то «аргументы», нужно уже разговаривать на одном языке и иметь общую почву под ногами), а вопрос стиля и вкуса — в широком эстетико-онтологически-языковом смысле. Нередко бывает так: открываешь какого-нибудь философа и уже на первой странице хочется закрыть или перечеркнуть почти каждую фразу, поскольку абсолютно все «неправильно», неудобоваримо. И это касается не только смысла сказанного, но и того, как этот смысл представлен, оформлен, какими значениями и оттенками нагружены слова, как все подобрано, расставлено, организовано. Конечно, можно себя пересилить, «перенастроиться» и дойти до конца вместе с автором, но, как правило, тебя лично это не обогащает.

Философские традиции питаются от разных источников. Важно найти (или открыть) свое место, свою традицию и расти в ней. Философия с неизбежностью была, есть и будет многоголосной, поскольку у нее для каждого свой голос…

#философия
Социальность для человека столь фундаментальна, что, думаю, рассматривать человеческое сознание в базовом смысле как индивидуальное в корне неверно. Я имею в виду то сознание / мышление, которое мы обычно подразумеваем, используя это слово — развернутое, рефлексивное, строящее порядки действий, ходы, конструкции, сохраняющее единство самосознания, понимающее, задающее (или способное задавать) концептуальные вопросы и пр. — короче говоря, сознание взрослого человека, способного связно мыслить о сознании. Я не беру сейчас какие-то редуцированные формы сознательности, которые есть и в психозе, во сне, у младенцев, у котов и (возможно) даже у рыб и моллюсков. Касательно взрослого, развернутого сознания я эту тему рассматривал в своей статье «Несколько аргументов в пользу концепции воплощенного познания», а также в книге «Язык и познание». Главный аргумент выглядит примерно так: способность строить развернутые алгоритмы и концептуальные структуры, аналогическое мышление, счет, волевой контроль, комплексная пространственная ориентация, запоминание больших сцен и порядков — все это реализуется у человека в рамках когнитивной архитектуры, которая базируется на интериоризированной речи и имплицитных вербализациях (фонологической петле); разумеется, без усвоенного языка (притом усвоенного в строго определенные сроки) — вербального или жестового — ничто из этого не возникает, а при «выключении» языка (через вербальную интерференцию, ТМС и пр.) эти способности либо рушатся полностью, либо принимают сильно редуцированный вид. Ясно, что человек, не усвоивший язык, просто не будет обладать этими способностями. Возможны и вариации — как в случае носителей жестовых языков, хоумсайнеров или носителей сильно специфичных вербальных языков (например, без числительных).

У человека нет или почти нет инстинктов (что бы мы под этим ни подразумевали); у него есть задатки, генетика, т. е. наклонности развития, но как конкретно они будут реализовываться, зависит от типа социальности. Это хорошо видно на примере детей-маугли. Хотя эта область еще не так проработана, все же многое уже понятно на основе хорошо задокументированных случаев. Например, люди могут жить с волками, усваивать повадки волков, питаться сырым мясом и бегать на четвереньках. Люди могут лазать по деревьям вместе с обезьянами и повторять их повадки. Люди могут даже повторять повадки попугаев, использовать их жесты, «мимику» и пр. Когда я говорю «повторять повадки», то имею в виду «социализироваться» в окружении этих животных, жить с ними, коммуницировать, теряя при этом, разумеется, возможность социализироваться в человеческом обществе. Это приводит не только к потере способности к усвоению языка (а фонология начинает усваиваться еще в утробе, и младенец быстро «настраивается» на родной язык и теряет способность различать нефонологичные противопоставления), но и даже к потере способности держать вертикальную позу. Точнее говоря, без человеческой социализации эта способность просто не развивается. То, что вы ходите, а не бегаете на четвереньках (как дети-маугли, выросшие с волками), это следствие социализации. Разумеется, то, что вы обладаете связным человеческим сознанием (а не вспышками осознания), о котором можете рефлексивно рассуждать, это следствие социализации, а не что-то «зашитое» в вас изначально. Если язык мы не считаем чем-то сугубо индивидуальным (хотя он существует «внутри» говорящих и среди говорящих), то и такое сознание — в базовом смысле — неверно считать чем-то индивидуальным. Для каких-то целей, где нужно подчеркнуть индивидуальные особенности (в конечном счете, в любом социальном феномене зашита диалектика социального и индивидуального), можно говорить так, как будто это что-то исключительно мое, приватное и т.д., но начинать с социального сознания как с какой-то индивидуальной способности и дальше выходить, например, к проблеме «интерсубъективности» — принципиальная ошибка, переворачивание ситуации с ног на голову. Правильный первый вопрос: каков способ бытия этого коллективного сознания, как оно существует «между» людьми?

​​#философия
В позапрошлом году я пытался сделать рубрику, в которой освещались бы вопросы, которые интересны и перспективны в исследовательском плане и для которых у меня даже есть что-то вроде «набросков-планов», но при этом в ближайшие годы я ими точно не буду заниматься ввиду чрезмерной загруженности, а также ввиду того, что для каждой такой темы нужно прочесть тонну литературы, в том числе на языках, которых я не знаю. Некоторые из таких тем: «Бытие, связка и предикация», «Неявная гармония: Уорф, Гераклит и индоевропейцы», «Звукоизображение в языке и мышлении», «Зрительное внимание и многоперспективность», «Многоперспективность в языке», «Лингвофилософия Л. Талми», «Вычислительная и делезианская теология». В общем, рубрика эта не получила самостоятельного развития. Поэтому далее я ее расширю — «книги, мыслители и проблемы, которыми я хотел бы заняться, но не успеваю» — и она будет идти под хэштегом #интересное. Все оттуда, в том числе мои наработки, можете смело забирать себе (разумеется, не дословно) и дальше развивать / распространять.

Сегодня хочу сказать о философе, до которого я уже лет 15 не могу добраться, — я имею в виду Ойгена Финка (1905–1975). На русском языке есть его работа «Grundphänomene des menschlichen Daseins» («Основные феномены человеческого вот-бытия», цитировал здесь) — цикл лекций, хорошее введение в экзистенциальную философию, в духе бибихинских лекций о Хайдеггере. Есть несколько его переводных статей. Будучи учеником Э. Гуссерля, Финк в ранний период выступал как его интерпретатор: некоторые его прочтения сам Гуссерль выделял как соответствующие его исконной мысли — например, статью «Проблема феноменологии Эдмунда Гуссерля» (1939). На русском языке есть еще несколько статей Финка — скорее, интерпретативных, нежели с оригинальной авторской мыслью. Поэтому Финк часто рассматривается у нас как ученик Гуссерля и Хайдеггера и их интерпретатор. Однако если посмотреть на его наследие (на немецком языке еще издается, кое-что переведено и на английский), то вырисовывается более широкая картина: помимо историко-философских и интерпретативных трудов (античность, немецкий идеализм, философия жизни, феноменология — т. е. мы видим, что человек воспитан в правильной философской традиции), у него также есть увесистые тома по философии игры, мира, времени и даже педагогике. Беглый взгляд обнаруживает, что (и это же отмечают англоязычные специалисты по Финку) в поздний период он пошел по пути преодоления «трансцендентальной феноменологии» в сторону хайдеггеровской «бытийно-исторической» феноменологии. Ключевые темы здесь: игра, слово, вещь, мир, начало, момент-время-пора и пр. (см. на русском языке сборник статей Хайдеггера — «Время и бытие»). Не исключаю, что они совместно с Хайдеггером развивали эти темы, в пользу чего можно привести их семинар «Гераклит» (1966/1967), который есть на русском языке. Я читал его еще 15 лет назад — и тогда отметил, что в этом семинаре Финк мне нравится даже больше, чем Хайдеггер.

В общем, рекомендую обратить внимание на позднее творчество Финка. Есть свежий англоязычный сборник о нем — «The Phenomenology of Play» (2024). Также оригинальные работы Финка: «Alles und Nichts» (1959), «Sein, Wahrheit, Welt» (1958), «Zur Ontologiscben Frübgeschicbte von Raum - Zeit - Bewegung» (1957). На английский не так давно перевели его главные работы по феноменологии игры — «Play as Symbol of the World» (2016).

К сожалению, я пока лишь полистал, что-то бегло почитал. Надеюсь, когда-нибудь найдется время для глубокого изучения его творчества. Я не привык читать урывками, да и с серьезными мыслителями так дело не идет — они требуют погружения, своего рода многомесячного (а то и многолетнего) со-мыслия. Кстати, заметьте, что в своей феноменологии игры Финк стремится раскрыть известный фрагмент Гераклита об игре (B52 DK).

​​#философия #лингвистика
Возможно, кто-то еще помнит о сборнике по философии и когнитивной науке, который я анонсировал несколько лет назад. Он должен был выйти в ИФ РАН, и для него должны были подготовить статьи отечественные специалисты по соответствующим вопросам. Так вот, мне сказали, что этот сборник не выйдет. Работу над ним почему-то прекратили. Жаль, ведь мы могли получить очень достойный «хэндбук» по теме, который отражал бы отечественную перспективу (придется все так же опираться на англоязычные труды, которые, разумеется, русскоязычных авторов не учитывают).

Есть и хорошая новость. Моя статья «Когнитивная лингвистика и когнитивная наука», которая была подготовлена для этого сборника, теперь будет разбита на две части и опубликована в ваковском издании (вероятно, в «Философском журнале»). В первой части будет дан обзор актуальных теорий в рамках когнитивной лингвистики (что-то уже было на канале: когнитивная семантика Л. Талми, концепция пространственного познания С. Левинсона, экспериенциализм Дж. Лакоффа). Во второй части будет представлена наиболее свежая версия моей собственной теории (в развернутом виде изложена в книге «Язык и познание: введение в пострелятивизм», в сокращенном — в этой статье; также за последние годы появились важные концептуальные дополнения). Надеюсь, обе части выйдут в этому году (следите за обновлениями!)

Ниже прикладываю старую аннотацию, которая отражает проблематику статьи.

Статья посвящена проблеме взаимодействия теоретической лингвистики и когнитивной науки. Лингвистика оказывала большое влияние на когнитивную науку с самого начала ее зарождения. Одним из движущих факторов когнитивной революции стал дескриптивизм, наработки которого были частично отвергнуты, а частично интегрированы в генеративную теорию Н. Хомского. Генеративная грамматика Хомского явилась одним из «трех китов» раннего когнитивизма: она не только дала модель для вычислительного представления мышления, но и показала, как такая модель могла бы функционировать в случае естественных языков и посредством трансформационных процедур обеспечивать переход от глубинной (концептуальной) структуры к поверхностной синтаксической структуре. Иными словами, генеративная грамматика указала путь к осмыслению как формального, так и процедурного компонента возможной теории мышления. Несмотря на то что к сер. 1990-х гг. генеративная грамматика прошла сложную эволюцию, представляется, что начиная с 1980-х гг. ее новые версии уже не оказывали значительного влияния на теоретические основания когнитивной науки.

Тот тренд на телесно-ориентированный и воплощенный (embodied) подход, который наметился в когнитивной науке в 1980–1990-е гг., тесно связан с американо-европейской школой когнитивной лингвистики. Последняя сформировалась как отдельное направление в конце 1970-х — начале 1980-х гг. в качестве реакции на формализм и синтактикоцентризм генеративной грамматики. Теоретики когнитивной лингвистики показали, что всякое значение (не только лексическое, но и грамматическое) является концептуализацией, так что метафора «формы» и «содержания» («формализованных вычислительных процедур» и «амодальных символов»), строго говоря, не применима ни к языку, ни к мышлению. Кроме того, они показали, что в конструировании значения большую роль играют образные средства: метафора, метонимия, схемы, идеализированные модели и др. Образный компонент имманентен значению, а не является всего лишь его факультативным дополнением; он касается не только содержательной, но и структурной составляющей значения. Эти и другие открытия побудили когнитивных лингвистов к переосмыслению теории языка через призму семантики и узусных моделей, что впоследствии оказало влияние на развитые в когнитивной науке теории репрезентации и модели представления знаний, а также на идею модальности репрезентаций и целые направления экспериментальных исследований. В статье рассматривается краткая история взаимодействия теоретической лингвистики и когнитивной науки и намечаются перспективы углубления их связи.

#философия
«Природа знает не с помощью науки, а самой своей сущностью, или магически. Придет время, когда науки станут постепенно исчезать, и наступит непосредственное познание. Все науки как таковые — всего лишь изобретения, возмещающие недостаток этого последнего. Были и будут немногие, кто не нуждается в науке, — в ком видит сама природа и кто сами в своем видении стали природой. Они истинные тайнозрители, подлинные эмпирики».
Ф. Шеллинг

Попался интересный цикл лекций ēlektron, подготовленный Домом Радио и Центром Art & Science Университета ИТМО. Лекция «Слышимый универсум. Натурфилософия звука» посвящена Шеллингу. Ведущий отечественный специалист по Шеллингу — П. В. Резвых — читает фрагменты из его работ на немецком, а затем в русскоязычном переводе. На фоне эмбиент-артисты исполняют свою музыку (в основном дроун с элементами нойза). На мой взгляд, отличное художественное решение. Послушать можно по ссылке. Также выгрузил отдельным файлом сюда (продублирую в комментариях к этому посту, но лучше слушать в хорошем качестве по первой ссылке). Побольше бы таких философских лекций-исполнений.

В «Философии религии» Гегель предлагает крайне необычную на первый взгляд метафору духа: «Существование общины есть ее продолжающееся, вечное становление, основанное на том, что дух есть вечное познавание себя, он рассыпается на конечные искры отдельных сознаний и вновь собирает себя и постигает себя из этой конечности по мере того, как в конечном сознании рождается знание о его сущности и, таким образом, божественное самосознание. Из брожения конечности, превращающейся в пену, рождается благоухание духа».

Образ разума или сознания как огня (искра) существует издревле и в западной традиции возник, вероятно, задолго до гераклитовского Логоса. Эта возвышенная метафора внезапно соседствует с другой, более материальной и потому неожиданной в данном контексте. Брожение, причем не какой-то трюизм в духе «брожения умов», а прямое указание на бродящий напиток, порождающий аромат. И это не случайность: сравнение духа и познания истины с брожением встречается и в других его работах (например, в Предисловии второго издания «Энциклопедии философских наук»).

Однако я бы хотел отметить именно сложность, символическое богатство этого образа. Ведь если представить себе бокал пива или вина, то незашоренное мышление здесь увидит не развлечение и пьянство, а изобилующую деталями историю (столь дорогую Гегелю) — историю, породившую как многообразные культурные практики, так и вполне себе конкретный вкус, аромат и даже цвет, который тоже оказывается глубоко символичным — от золота до пурпура и тёмного дерева.

Перед нами буквально на пальцах представлена логика гегелевского снятия, Das Aufhebung: нечто конкретное, порождает своё противоречие, которое отрицается и превосходится, чтобы из него вызрело что-то совершенно новое, тоже конкретное и невозможное без негации старого. Это мне намного дороже и ближе всей возвышенной гигантомании, навороченной вокруг Гегеля, которая по сути лишь мешает увидеть сказанное. Ведь Гегель нигде не говорит, что снятие – это простая логическая процедура, дающая вам власть над реалиями, напротив, конкретика любой трансформации жизни завораживающе сложна, почему и требуется постоянное расширение целостности взгляда, без которого по его мысли не может быть истины.

Из статьи «Гегель и искусство ферментации».

​​#философия
Читаю русский перевод лекций Хайдеггера о Шеллинге, периодически заглядывая в немецкий оригинал. А.П. Шурбелев, на мой взгляд (а я отнюдь не знаток), переводит прекрасно. И это определенно лучший переводчик Хайдеггера на русский язык. Однако и он, к сожалению, не только не решает важные проблемы, но и не комментирует их (конечно, что-то он комментирует в послесловии, но мало). Разведение «бытия» и «сущего» (я сознательно говорю «разведение», а не «противопоставление») в русских переводах Хайдеггера — одна из таких проблем. Их разведение само по себе не беспроблемно (дифферанс Деррида вдохновлен отчасти и этим), но на русском языке оно становится еще большей проблемой. В немецком das Sein («бытие») и das Seiende («сущее») — это слова одного корня, связанные с одним глаголом sein «быть», инфинитив которого звучит почти так же, как «бытие»; и сами das Sein и das Seiende звучат сходно, различаясь концовкой, при этом причастие seiend широко используется в речи. Встречаясь вместе (в сочетаниях «бытие сущего» или «сущее в его бытии») они усиливают друг друга, и видна зависимость второго от первого.

В русском языке есть как что-то похожее, так и совершенно различное. Причастие «сущее» (за исключением оборотов типа «сущая правда») в повседневной речи почти не используется, а его употребление ассоциировано, скорее, с высоким «церковным» стилем. Связь слова «бытие» с глаголом «есть» и с «сущим» для многих носителей языка непрозрачна. Само слово «бытие» сугубо философское, очень абстрактное, почти бездыханное (в отличие от sein и das Sein). Главная же проблема: при переводе das Sein как «бытие» и das Seiende как «сущее» для читателя теряется глубинная связь между ними, а именно — что это формы, производные от глагола бытия. В итоге в уме как бы «формируются» два субстантивных образования: некое «бытие» и некое «сущее», которые разводятся (в чем-де и смысл онтологической дифференциации). Конечно, внимательный читатель может и не потерять эту связь, поскольку Хайдеггер часто повторяет, что бытие — это бытие сущего, а сущее — это то, что причастно бытию. Но при чтении приходится все время восстанавливать эту связь — то, что не нужно делать немцу, поскольку она просвечивает в каждой фразе.

Важный негативный эффект этого — усиление «объективации» бытия-Sein, которое и так субстантивировано в немецком (и русском) языке и по умолчанию толкает к объективации. Кажется, что Хайдеггер рассуждает о некоей «квази-сущности», «квази-инстанции», которую называет «бытием». На самом же деле, весь язык как раннего, так и позднего Хайдеггера — это попытка выявления «необъективированности» бытия как той открытости, к которой причастно существующее и в которой оно осуществляется. Возможно, философское «бытие» — это неудачное слово, которое мешает новому видению. В языке Хайдеггера «бытие» — это, скорее, жест, как бы указание на принципиальную открытость, динамичность и устремленность; «жест» не «к» сущему (той или иной «вещи» — камню, понятию или Богу), а «от» сущего или даже «вверх над» сущим, «вдаль» — к горизонту (тому дальнему, что всегда здесь) Я не представляю, как сохранять эту перспективу за объективированными и слабо ассоциированными «бытием»-Sein и «сущим»-Seiende (когда мы говорим «бытие сущего», мы не укореняем сущее в бытии, тут нет этой экспрессии; ср. «существование существующего»). «Бытие» и «бытийствующее» — слишком искусственное решение. «Существование» и «существующее» — наверное, получше, но происходит разрыв с классической традицией. Как бы то ни было, для этого видения (или даже слышания) еще должно найтись русское слово.

«Греки смутно понимали: то или иное слово может таить в себе силу сказывания, которая выходит за пределы его повседневного расхожего значения и, выпущенная на простор, превращает его в нечто весьма существенное. Тогда оно тем более может хранить в себе то, что еще не выявлено. Наверное, так и обстоит дело со словами “вот-бытие” (Dasein), “экзистенция”, “забота”, “мир”, “история”, “время”, “бытие” (Sein) — наверное…» (М. Хайдеггер «Метафизика немецкого идеализма», с. 72)

#философия
К приведенной в предыдущем посте цитате Хайдеггера о языке… У него сложное отношение к языку — во всех смыслах сложное, поскольку его и сложно понять, и он сам не занимает какую-то четкую позицию, осуществляет постоянную ревизию языка (самый яркий пример — отказ от слова «экзистенция» в средний период), и мыслит он с опорой на язык сложно. Точнее говоря, сложно для «метафизического» мышления, но (предположительно) не для того, что он называет «памятливым» мышлением или мышлением-помнением-благодарностью (обыгрывая форму немецкого слова Denken). Можно было бы сказать, что ему «тесно» в классическом философском языке, как и в родном языке, однако он не претендует на преодоление языка как такового — скорее, это поиск, раскрытие новых звучаний, смыслов, измерений. Но разве не то же самое всегда делала философия? Пифагорейцы и Парменид вводят в мышление «сущность», oysia — слово, обозначающее (среди прочего) «имущество». Платон в «средний период» вводит понятия idea / eidos, многозначность которых («внешний вид», «видимое» и «смысловой род», «мыслимое») часто сознательно обыгрывает (еще и иллюстрирует зрительными мифами). Аристотель придумывает «чтойность», to ti en einai, — конструкцию, над которой до сих пор ломают голову философы (впрочем, с передачей energeia и entelechia не меньше проблем). Все это трудно переводимо (если вообще переводимо), и нужно языковое и эстетическое чутье, чтобы работать с подобными текстами. Сам Хайдеггер пишет:

«Слово Dasein — в том значении, в котором оно мыслится в “Бытии и времени”, — непереводимо. Обычное его значение, равнозначное “действительности”, “пребыванию”, можно перевести как presence или “реальность” (ср., например, французский его перевод сочетанием réalité humaine, который все совершенно затуманивает). Но на самом деле и “идею” (idea), ключевое слово Платона, никогда нельзя было перевести. Всякий перевод — это перетолкование и, если он коснеет в самом себе, значит, это одновременно и превратное толкование» (с. 93–94).

«Ранний» Хайдеггер на русском языке был создан В. Бибихиным (хотя отчасти и поздний), «средний» и «поздний» — в основном А. Шурбелевым. У них немного разные стратегии. Шурбелев старается максимально следовать оригиналу, в результате чего местами страдает русский язык (это ближе к тому, как у нас переводят «постмодернистов»). Бибихин же в значительной мере является художественным соавтором Хайдеггера, т.е. пытается воссоздать его мысль на русском языке. Его стратегия более философская, но, я думаю, она хороша как второй этап — когда «буквальный» и «максимально точный» смысл (с учетом формы, конструкций и пр.) уже усвоен (до сих пор мне трудно понять, почему он решил передавать безличное Es gibt в позднем докладе «Время и бытие» как некоторое «Место», с большой буквы, которое «дает»). В любом случае, даже читая их переводы, важно заглядывать в оригинал — что я и предпочитаю делать.

По другим переводам гораздо больше вопросов — уже при беглом взгляде. Немного писал об этом здесь и здесь. К сожалению, вторая ключевая работа Хайдеггера «Beiträge zur Philosophie (Vom Ereignis)» еще менее переводима, чем «Бытие и время». Ее русское издание «К философии (О событии)» не снабжено переводческим комментарием (в отличие, кстати, от англоязычных изданий), поэтому читателю остается гадать, что такое «сутствие» (Wesung) и «махинация» (Machenschaft) и почему «бытiе» иногда пишется через i. Ко всему этому нужен подробный комментарий, который раскрывал бы (и развивал) хайдеггеровскую мысль на русском языке. Думаю, переводы Шурбелева могут считаться эталонными как первый этап, далее речь должна идти уже не столько о переводе, сколько о новом мышлении в пространстве русского языка. Отчасти это и делал Бибихин, но еще до них с Хайдеггером сходный путь прокладывал (разумеется, независимо и в несколько ином, более кантианском ключе) Андрей Белый — о чем я писал тут. Посмотрим, найдутся ли те, кто пойдут этими путями…

​​Обновленная версия списка обзоров книг и концептуальных статей, представленных на канале. Цель обзоров — привлечь внимание к той или иной работе. Иногда это рекомендации общего плана, иногда — довольно подробные обзоры, иногда — рассказ о том, какую роль определенный автор или книга сыграли в моем творчестве. Если размышляете над тем, что сейчас почитать, этот список также будет полезен.

‼️Репост приветствуется!

🔹М. Аркун «Гуманизм и ислам: сражения и суждения» (2005)
🔹Ш. Маламуд «Испечь мир. Ритуал и мысль в Древней Индии» (1989)
🔹Т. Я. Елизаренкова «Грамматика ведийского языка» (1982)
🔹Андрей Белый «Глоссолалия» (1922)
🔹В. С. Семенцов «Проблемы интерпретации брахманической прозы» (1981)
🔹М. Мерло-Понти «Феноменология восприятия» (1945)
🔹Д. В. Мухетдинов «Теология обновления: исламский неомодернизм и проблема традиции» (2023)
🔹В. Н. Топоров «Исследования по этимологии и семантике» (2004)
🔹С. Ю. Бородай «Конец метафизики и темпоральность истины» (2011)
🔹Ch. Engelland «Heidegger’s Shadow. Kant, Husserl, and the Transcendental Turn» (2017)
🔹S. Levinson «Space in Language and Cognition» (2003)
🔹S. Levinson, D. Wilkins (eds.) «Grammars of Space: Explorations in Cognitive Diversity» (2006)
🔹L. Talmy «Toward a Cognitive Semantics» (2000)
🔹Т. Г. Скребцова «Когнитивная лингвистика» (2018)
🔹Дж. Лакофф «Женщины, огонь и опасные вещи» (1987)
🔹W. Croft, A. Cruse «Cognitive Linguistics» (2004)
🔹Ch. Nussbaum «The Musical Representation: Meaning, Ontology, and Emotion» (2007)
🔹Е. В. Рахилина (ред.) «Глаголы звуков животных: типология метафор» (2015)
🔹М. В. Копотев, Т. И. Стексова «Исключение как правило: переходные единицы в грамматике и словаре» (2016)
🔹J. Wuerth (ed.) «The Cambridge Kant Lexicon» (2020)
🔹Ф. Хаслер «Нейромифология» (2012)
🔹Т. А. Майсак, Е. В. Рахилина (ред.) «Глаголы движения в воде: лексическая типология» (2007)
🔹С. Ю. Бородай «К вопросу о связи структуры языка и логико-смысловых конфигураций» (2023)
🔹Э. Уилсон «Эусоциальность» (2020)
🔹Э. Уилсон «Планета муравьев» (2020)
🔹L. Jędrzejowski, P. Staniewski (eds.) «Linguistics of Olfaction: Typological and Diachronic Approaches to Synchronic Diversity» (2020)
🔹А. В. Смирнов «Разум, язык, культура: как сегодня прочитывать концепцию ‘арабского разума’ ал-Джабири» (2024)
🔹A. Cox «Music and Embodied Cognition: Listening, Moving, Feeling, and Thinking» (2016)
🔹С. Ю. Бородай «Несколько аргументов в пользу концепции воплощенного познания» (2024)
🔹В. А. Лекторский «Деятельностные концепции в советской философии и когнитивная наука» (2012)
🔹A. Bernabe «Platón y el orfismo. Diálogos entre religión y filosofía» (2011)
🔹G. Betegh «Plato on Philosophy and the Mysteries» (2022)
🔹F. de Vignemont «Mind the Body: An Exploration of Bodily Self-Awareness» (2018)
🔹F. de Vignemont «Affective Bodily Awareness» (2023)
🔹H. de Preester «Subjectivity as a Sentient Perspective and the Role of Interoception» (2019)
🔹Е. В. Логинов (сост.) «Существование Бога? Современные позиции и подходы» (2025)
🔹R. Woodard «Indo-European Sacred Space: Vedic and Roman Cult» (2006)
🔹A. Bartolotta «Spatio-Temporal Deixis and Cognitive Models in Early Indo-European» (2018)
🔹В. Н. Топоров «О понятии “меры” в гимновой поэзии Пиндара и Ригведы» (2006)
🔹Дж. Селларс «Стоицизм» (2014)
🔹А. В. Смирнов (ред.) «Осознать смысл, осмыслить сознание: разум и Другая рациональность» (2024)
🔹Д. В. Бугай «Платон и символическая философия жизни Павла Флоренского» (2024)

‼️NUMINOSUM (С. Ю. Бородай) - философия, лингвистика, востоковедение

#философия
Друзья, хочу напомнить о своем конспекте / рерайте статьи, которая посвящена связи философии Платона с мистериями и, шире, греческой религиозностью. Речь идет о статье Г. Бетега «Платон о философии и мистериях» из свежего The Cambridge Companion to Plato (2022). Хотя академическим исследованиям проблемы «Платон и мистерии» уже несколько столетий, все же до сих пор обнаруживаются новые детали — как в языке и образах Платона, так и в нашем понимании мистериальных культов (археология, папирусы, и пр.). В статье Бетега обобщены новые материалы (немало интересного также в книге А. Бернабе «Платон и орфизм»).

Конечно, проблему «Платон и мистерии» невозможно «решить» — в том смысле, что у нас нет источников, в которых Платон прямо бы заявлял о своей философии как о развитии опыта мистерий или что-то в таком роде; к тому же о самих мистериях мы знаем не так много, как хотелось бы. Поэтому весь вопрос упирается в проблему систематичности и связности интерпретации — интерпретации использования Платоном мистериальной образности, элементов «технического» языка мистерий при описании философии (в «Пире», «Федре» и «Государстве»), специальной терминологии законотворчества (в «Законах» и «Государстве»), философского опыта как «прозрения» (в VII письме), а также эволюции платоновской мысли. На мой взгляд (и здесь я согласен с А. Найтингейл, Г. Бетегом и др.), наиболее убедительной является трактовка, согласно которой Платон со «среднего периода» намеренно вводит в свою философию мистериальную тематику, поскольку он вдохновлен мистериями, саму философию (и законотворчество) видит как отражение того же опыта озарения-прозрения (эпоптеи), что переживается в мистериях, а конечную цель философии считает тождественной конечной цели мистерий — рождению в истине (примечательно, что, согласно «Пиру», Сократ не дошел до этой стадии философствования). Отсюда, впрочем, не следует, что философские рассуждения, дискурсивные модели сугубо «вторичны»; напротив, для Платона важна «правильность», «логосность» мышления, соответствующая правильному «круговращению» ума-нуса — в раскрытии такого мышления, а также вытекающих из него социально-политических законов, и состоит одна из важных целей философии. Тем не менее без озарения-прозрения не может быть никакой философии и к нему нельзя прийти, «усвоив» чью-то философию, практикуя споры или построив какую-то схему действительности (на это множество косвенных указаний, но вполне открыто — в VII письме). И введение понятия idea / eidos (букв. «облик, вид») в «средний период» (в качестве ответа на сократические вопросы о природе «блага», «справедливости» и пр.) призвано подчеркнуть именно это: философское знание — это узрение видов-обликов, от внешнего вида «стула» и «стола» (а лучше — «красивого лица» и «движения богов-планет») до видов «блага», «справедливости», «единого» (обыгрывается двоякость значения idea / eidos как «внешнего облика» и «рода», «класса»). В основе философии лежит способность видеть умопостигаемый вид за внешним видом (или лучше — видеть внешний вид как тень умопостигаемого вида, по которому демиург и сотворил эту внешнюю сторону вещей). Важно подчеркнуть: именно видеть (не слышать, не обонять, не представлять и пр.) — поскольку за зрение и умо-зрение отвечает одна и та же способность, но по-разному направленная. В общем, кто не имеет опыта этого умозрения, тот никогда и не прикасался к философии — сколько бы он ни спорил о соотношении «идей» и «вещей». В конечном счете — парадоксальным образом — Платон не держится за «понятия», в том числе за «учение об идеях», более того, он как будто сам опровергает idea / eidos в «Пармениде» (хотя тут возможны разные трактовки). Но это только часть истории. Вторая часть — диалектическое мышление (чем и продолжается «Парменид»). Ключ к Платону — в единстве умозрения и диалектического, «логосного» развертывания. Мистериальная образность, безусловно, важна для понимания первой части, но мне не очень ясно, как она соотносится (и соотносится ли) со второй… Об idea / eidos была серия постов (отсюда и далее), а конспект статьи Бетега см. ниже.

#философия
Несколько месяцев назад наткнулся на статью В. В. Зеньковского «Современное состояние психофизической проблемы» (1905), после чего также обратился к его диссертации «Проблема психической причинности» (1914). Меня удивило то, насколько подробно разрабатывалась так называемая психофизическая проблема (сознание / тело, психика / тело) в немецкой философии и психологии второй половины XIX — нач. XX в., при этом о большинстве рассматриваемых философов я даже не слышал. Хотя я вовсе не специалист в этой теме и современная аналитическая философия сознания далеко не в первых рядах моего списка для чтения, все же есть ощущение, что дело не во мне, а в том, что эта традиция мысли по социокультурным причинам (в основном из-за того, что англоязычные авторы читают только англоязычных или тех, кто переведен на английский) оказалась на задворках современной философии. И на этих же задворках оказалась отечественная философия познания и философская психология второй половины XIX — нач. XX в., в частности богатый материал журнала «Вопросы философии и психологии» (1889–1918) — сначала по идеологическим причинам (большевизм и пр.), а затем тоже по идеологическим причинам («заграница нам поможет», «русской философии не существует» etc.).

Приятно видеть, что ситуация меняется в лучшую сторону. На днях вышел номер журнала «Отечественная философия», в котором опубликованы статьи коллег об идейных связях (иногда даже прямых) русской философии и современной философии сознания. Редакторы видели свою задачу в том, чтобы представить русскую философию в контексте современной аналитической философии. В номере вы найдете статьи о В. Д. Кудрявцеве-Платонове, о философии сознания В. С. Соловьева, о близости Л. Н. Толстого к аналитической философии, о панпсихизме А. А. Козлова в контексте современного панпсихизма, об эпистемологии и метафизике архиепископа Никанора (Бровковича). Все статьи лежат в открытом доступе.

Хотя для многих проблематика прозвучит довольно экспериментально, по факту же такого рода компаративные работы лишь показывают условность «-измов» и искусственно выстроенных границ и вскрывают лежащее в основе тематическое единство. Особенно отмечу, что разбираются не только «светила» отечественной мысли (В. С. Соловьев, Л. Н. Толстой), но и менее известные (можно сказать, позабытые за пределами историко-философских кругов) фигуры — Кудрявцев-Платонов, Козлов и Никанор (думаю, даже не все профессиональные философы у нас о них слышали). В дальнейшем было бы любопытно взглянуть на подобные разборы, например, Л. М. Лопатина, Н. О. Лосского, И. И. Лапшина, Г. И. Челпанова.

Кстати, оказывается, недавно переиздали «Беседы с петербургским Сократом» — главный труд А. А. Козлова. Буду потихоньку заполнять свои пробелы и вам тоже рекомендую.

#философия #лингвистика
В продолжение к предыдущему посту о русской философии… За то время, что я занимаюсь философией (уже около 20 лет), я заметил следующую тенденцию: русская философия активно изучается историками философии, имеется множество прекрасных лекций и книг о ней, но при этом философы, строящие свои философские системы или решающие отдельные проблемы, к ней почти не обращаются (за исключением разве что социальных философов). Как я отмечал в предыдущем посте, дело не в самой русской философии, которая, учитывая ее различные облики (от славянофильства до шестидесятников), очень многогранна (и найти там можно что угодно), а преимущественно в постсоветской идеологии, в установке «заграница нам поможет» и «все лучшее — на Западе»; эта установка накладывается на объективный упадок отечественной гуманитаристики в постсоветский период (особенно на фоне раздутой за счет баснословных ресурсов западной гуманитаристики), что суммарно создает иллюзию безнадежности отечественной философской традиции — иллюзию, которая для многих усиливается тем, что русский философ par excellence — это эдакий богослов, софиолог и черносотенец.

В таком взгляде во многом отражена особенность эпохи, совокупность различных факторов, но главное (я настаиваю) — идеологический гипноз, который мешает просто скачать книгу из интернета и внимательно ее прочесть. Приведу в качестве примера себя. Начну с лингвистики. В 2009–2017 гг. я глубоко проработал ключевые англоязычные монографии по когнитивной лингвистике — надо сказать, очень сложные монографии, в которых специфическая терминология и множество смысловых деталей (с примерами в основном из английского языка, неродного для меня) — но очень мало читал классиков отечественной лингвистики. Например, из поля моего внимания выпали С. Д. Кацнельсон и Е. В. Падучева — а они ничуть не уступают американо-европейским когнитивным лингвистам (вообще по списку литературы в моей книге можно видеть кошмарный дисбаланс в пользу западных монографий). Только в последние лет 7 я осознал, насколько мощная у нас лингвистическая школа была сформирована в 1960–1970-е гг. (преимущественно на базе Московской семантической школы). Это лишь один пример, о других расскажу как-нибудь потом (на самом деле так называемая «когнитивная лингвистика» просто паразитирует на популярности слова «когнитивный», она слабо вписана в когнитивную науку и как течение заслуживает острейшей критики за игнорирование предшествовавшей лингвистической традиции, особенно немецкой, французской и российско-советской).

Теперь непосредственно о философии. Хотя я с подросткового возраста начал читать таких русских философов, как А. Ф. Лосев, П. А. Флоренский и В. Н. Топоров, — прежде всего, потому что их книги были доступны в интернет-библиотеках — все же еще на первом курсе аспирантуры к понятию «русская философия» я относился иронически и, помнится, шутил в духе «квинтэссенция русской философии — это учение Николая Федорова». Мое мнение начало лишь постепенно меняться, когда я стал работать в проекте П. Г. Щедровицкого по русской философии и стал читать самих русских философов за пределами «соловьевского» круга, т. е. ознакомился с оригинальными работами. Это длилось около 7 лет, за это время многое изучил, еще больше не успел изучить — зато теперь я хотя бы примерно представляю реальное богатство отечественной мысли. Мы подготовили множество «очерков» о русских философах, которые включают биографию, список основных работ, краткое изложение главных идей и тематические извлечения из оригинальных работ. Все это лежит на сайте, и до сих пор публикуется на канале Петра Георгиевича (публикуются в том числе новые материалы, в подготовке которых я уже не участвовал). Например, по этой ссылке можете ознакомиться с серией очерков об упоминавшемся в предыдущем посте А. А. Козлове. В общем, вот так, по стечению обстоятельств для меня открылось богатство отечественной мысли. А ведь могло и не открыться… (что уж говорить о какой-нибудь татарской религиозной философии XIX — XX в., о которой кроме специалистов никто даже не слышал).

​​#философия
«Насколько тесно этот радостный мотив нашей иконописи связан с ее аскетическим мотивом, это ясно для всякого, кто хоть сколько-нибудь знаком с нашими и греческими “житиями святых”. И тут и там мы одинаково часто встречаем образ святого, вокруг которого собираются звери лесные и доверчиво лижут ему руки. По объяснению св. Исаака Сирина здесь восстанавливается то первоначальное райское отношение, которое существовало когда-то между человеком и тварью. Звери идут к святому, потому что они чуют в нем “ту воню”, которая исходила от Адама до грехопадения. А со стороны человека переворот в отношении к низшей твари еще полнее и глубже. На смену тому узкоутилитарному воззрению, которое ценит животное лишь в качестве пищи или орудия человеческого хозяйства, здесь идет то новое мироощущение, для которого животные суть меньшие братья человека. Тут аскетическое воздержание от мясной пищи и любящее, глубоко-жалостливое отношение ко всей твари представляют собой различные стороны одной и той же жизненной правды – той самой, которая противополагается узкобиологическому жизнепониманию. Сущность этого нового мироощущения как нельзя лучше передается словами св. Исаака Сирина. По его объяснению, признак сердца милующего есть “возгорение сердца у человека о всем творении, о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого страдания сжимается сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных и о врагах истины и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились они и были помилованы; а также о естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу”.

В этих словах мы имеем конкретное изображение того нового плана бытия, где закон взаимного пожирания существ побеждается в самом своем корне, в человеческом сердце, через любовь и жалость. Зачинаясь в человеке, новый порядок отношений распространяется и на низшую тварь. Совершается целый космический переворот: любовь и жалость открывают в человеке начало новой твари. И эта “новая тварь” находит себе изображение в иконописи: молитвами святых храм Божий отверзается для низшей твари, давая в себе место ее одухотворенному образу. Из иконописных попыток – передать это видение одухотворенной твари – упомяну в особенности о замечательной иконе пророка Даниила среди львов, хранящейся в петроградском музее императора Александра III. Непривычному глазу могут показаться наивными эти чересчур нереальные львы, с трогательным благоговением смотрящие на пророка. Но в искусстве именно наивное нередко граничит с гениальным. На самом деле несходство тут вполне уместно и допущено, вероятно, не без умысла. Ведь предметом изображения здесь и на самом деле служит не та тварь, которую мы знаем; упомянутые львы, несомненно, предображают новую тварь, восчувствовавшую над собой высший, сверхбиологический закон: задача иконописца тут – изобразить новый, неведомый нам строй жизни. Изобразить его он может, конечно, только символическим письмом, которое ни в каком случае не должно быть копией с нашей действительности…

Ее (иконы) символический язык непонятен сытой плоти, недоступен сердцу, полному мечтой о материальном благополучии. Но он становится жизнью, когда рушится эта мечта и у людей разверзается бездна под ногами. Тогда нам нужно чувствовать незыблемую точку опоры над бездной: нам необходимо ощущать это недвижное спокойствие святыни над нашими страданием и скорбью; а радостное видение собора всей твари над кровавым хаосом нашего существования становится нашим хлебом насущным. Нам нужно достоверно знать, что зверь не есть все во всем в мире, что над его царством есть иной закон жизни, который восторжествует»
=====
Е. Н. Трубецкой «Умозрение в красках» (1915)

#философия #русскаяфилософия
Слушаю аудиокнигу В. В. Зеньковского «История русской философии». Эту работу внимательно читал больше десяти лет назад. Сейчас решил освежить свои знания. На самом деле впечатления смешанные. Книга неровно написана. Какие-то главы очень хорошо написаны, какие-то — коротко и невнятно. Отчасти, вероятно, это объясняется отсутствием доступа ко всем необходимым источникам. В процессе погружения отмечаю для себя то, что можно назвать «духом» русской философии — совокупность даже не черт, а контуров, наиболее общих интуиций, которые разделяются мыслителями самого разного толка. Думаю, не вполне корректно это называть «общими чертами», поскольку даже в виде признаков это сформулировать трудно ввиду философской ангажированности и окрашенности любого концептуального языка и философского аппарата (примерно такая же проблема, когда просят «определить», что такое философия — как сказать об этом без философского позиционирования?). В общем, выделяю пока четыре интуиции, которыми живет русская философия (точнее, жила до Октябрьской революции, но, похоже, в значительной мере и позже). Наиболее обобщенно их можно определить так:

1. Онтологизм, борьба с субъектоцентризмом (наиболее яркий пример — то, что сами русские философы называли «онтологизацией гносеологии»).
2. Первичность общего, общения, или соборность / всеединство (в том числе соборное понимание «я», первичность соборного / коллективного мышления и сознания).
3. Творчески преобразующая направленность (спайка мышления и действия).
4. Сущностный эстетизм (истина прекрасна, прекрасное истинно).

Зеньковский склонен объяснять русскую мысль через ее глубинную религиозность (даже в случаях, когда она антирелигиозна или нейтральна в отношении религии). Мне это видится упрощением, в том числе потому, что «религиозность» или «христианский характер» — слишком расплывчатое понятие. Нужно смотреть шире. Дело — в культуре, которая, будучи преимущественно «православной», тем не менее питается от многих источников (само православие и едино, и множественно). Можно не быть религиозным, даже быть антирелигиозным, но разделять с религиозными философами интуиции, которыми пропитана общая для вас культура.

В связи с этим хотел бы напомнить о своей старой заметке (созданной из конспектов), которая посвящена Киотоской школе — направлению в японской философии, синтезирующей идеи дзен-буддизма, западной феноменологии и экзистенциализма. Тоже показательный пример того, как, попадая в специфическую культурную почву, философское мышление дает неожиданные ростки. И здесь тоже представлена попытка онтологизации феноменологии и преодоления субъектоцентризма. В другом месте писал о роли национальных школ в будущей мировой философии. Примечательно, что большинство понятий Киотоской школы плохо переводимы (если вообще переводимы) на другие (или культурно неблизкие) языки — один из ярких признаков всякой хорошей философии! 😀

#философия #русскаяфилософия
В последняя время мало читаю, но зато много слушаю аудиокниги. Лучший вариант в таких случаях, конечно, профессионально начитанные книги. По философии много хороших аудиокниг — все основные классические работы есть в аудиоформате. Я купил себе подписку на Литрес — там больше всего материала. Также многое лежит на рутрекере и в ютубе (с помощью бота видео с ютуба легко сохраняются в аудио). Можно было бы ожидать, что внимание издателей будет уделено прежде всего философам-литераторам, экзистенциалистам и эссеистам — и так оно и есть. В аудиоформате есть почти весь Ницше. Большинство книг Бердяева также доступны. Монтень, Кьеркегор, Толстой, Сартр, Камю и др. — все это в отличном качестве. Но удивительно, что кому-то пришло в голову озвучить то, что даже в книжном формате воспринимается с трудом, — например, есть «Критика чистого разума» Канта и «Наука логики» Гегеля (Хотел бы я посмотреть на человека, который сел изучать Гегеля по аудио-версии «Науки логики». Впрочем, студенты ведь его как-то слушали вживую и даже успевали конспектировать!). Интересно, что сейчас можно найти книги, которые никак не ожидаешь найти. Например, «Апофеоз беспочвенности» Шестова — более-менее известная книга, но не так давно появилась и аудио-версия его ранней работы «Достоевский и Ницше» — кстати, отличная работа, рекомендую (есть на Литрес).

Тем не менее гораздо больше философских книг — даже среди классических авторов — которые до сих пор не получили профессиональной человеческой озвучки. И тогда на помощь приходят ИИ-дикторы. Здесь множество самых разных вариантов. Лучшее по-русски, на мой взгляд, — это Алиса, которая идет вместе с «умной колонкой» от яндекса, а также с яндекс-браузером (хотя в Yandex Speechkit есть голоса и приятнее); несколько голосов в программе Natural Reader (платная, около 1000 руб. в месяц); и то, чем я сейчас пользуюсь, — бесплатный Edge TTS. Плюсы Edge TTS: понятный голос, с интонацией, правильно выдерживает паузы, быстро работает и бесплатно переводит любой текст в mp3, может начитывать большие книги. Минусы: читает неидеально (как и любой ИИ), но сильно лучше многих других; не работает с pdf и doc (приходится переводить все в txt, epub или fb2 — лучше всего читает txt). Пробовал разные настройки, в итоге накрутил под себя (скину скрин настроек в комментарии). Конечно, «Науку логики» в его исполнении не послушаешь, но философская литература средней степени сложности слушается вполне нормально. На мой вкус, он читает даже понятнее некоторых дикторов, так что это сильно лучше, чем ничего.

По ссылке выложил классический труд Н. О. Лосского «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» — как раз его слушаю. Скоро также загружу его на свой ютуб-канал (подписывайтесь, теперь там будет много аудиокниг :-) ). В планах постепенно озвучить значительную часть русской философии, в частности уже наполовину сделал шестой том «Истории античной эстетики» 😊

#философия
Хочу порекомендовать отличный выпуск подкаста «Неискусственный интеллект», где Антон Кузнецов общается с философом и нейроученым Артемом Яшиным. Тема беседы — сознание агентности и неклассические виды опыта. Из обобщающих работ по теме отмечу монографию Ш. Галлахера «Action and Interaction» (2020), где как раз дан хороший обзор актуальных дискуссий. Частично она также рассматривается в книге Галлахера 2005 г., о которой упоминал здесь. Все это имеет прямое отношение к концепции воплощенного познания, так что для меня тема представляет особый интерес.

О чем идет речь? Сравните два вида опыта. Вы едете в автобусе, тот резко останавливается, и Вы случайно наступаете на ногу другому человеку. Или вы едете в автобусе и сами наступаете на ногу другому человеку. Действия различаются не только в плане намеренности / ненамеренности, но и, так сказать, в процессе реализации: во втором случае вы будете ощущать собственную агентность, а в первом случае — нет. Если вам все же кажется, что в первом случае тоже будет какая-то степень агентности, то представьте ситуацию, что вам с помощью ТМС активируют определенные зоны мозга, отвечающие за движение одной из рук — она движется, но без вашего намерения и как бы не вами. Все это довольно банальные примеры. В экспериментальных дизайнах сейчас придумано много деталей, что позволяет различать (и феноменологически, и поведенчески) типы идентификации проводимого вами (или за вас — вашим телом, вашим аватаром) действия. Эта тема пересекается с проблемой идентификации положения своего тела и с проблемой идентификации своего тела как своего — указанные виды опыта («переживания») сейчас изучаются под рубрикой телесного самосознания, о чем была серия постов. Возможно, все это разные виды телесного самосознания (наряду с кинестетическим чувством, вестибулярным ощущением, интероцепцией и пр.).

Отмечу два важных аспекта:

▪️Противопоставление активности и пассивности. Ощущение агентности трудно определить как какое-то чувство или вид восприятия (внешнего / внутреннего), поскольку традиционно восприятие ассоциируется с пассивностью (что и означает слово «вос-приятие»), а здесь «ощущение» неотрывно от выполнения действия. На мой взгляд, в действительности имеет место континуум агентности / рецептивности etc.: во-первых, мы ситуативно никогда не сталкиваемся только с чем-то одним; во-вторых, сами акты / восприятия не «чисты», а располагаются где-то в континууме, который устроен не дихотомично, а многомерно. К сожалению, философы в основном игнорируют тот материал, который дает язык: стратегии кодирования агентности (шире — глагольных актантов) сильно различаются в зависимости от строя языка, хотя тут есть универсальные тенденции (писал о перспективах этой темы в своей книге, с. 639–640). Осмысление материалов когнитивной лингвистики с философских позиций в этом плане видится особенно перспективным: думаю, на выходе получим многомерный континуум с параметрами типа «агентность», «рецептивность», «стативность», «эргативность», «бенефактивность» и пр., в рамках которого и будет локализовываться конкретное действие / восприятие / состояние.

▪️Агентность в интеракциональной когниции. Поскольку в здоровой когниции (сознание + когнитивное бессознательное) взрослого человека все потенциально имманентно всему, опыт агентности не ограничен только рефлексивным переживанием. Зрительное восприятие — это действие, поскольку вы регулируете движение глазных мышц, а также цилиарной мышцы для фокусировки. Мышление и понимание содержат симуляции действий, которые вы стремитесь понять или о которых думаете (так называемый «эффект совместимости действия и предложения»). Перманентная речевая вербализация, «внутренняя речь» — это тоже действие проговаривания, важное для регулировки центральных процессов и даже для модуляции восприятия. Все эти процессы должны «активировать» опыт агентности. Даже прослушивание музыки, если следовать теории А. Кокса, предполагает симуляцию движения, в частности модель движущегося эго, т. е. строится на симуляции собственных действий. Все эти связи еще нужно изучать и продумывать.

Друзья, поздравляю вас с днем Великой Победы многонационального советского народа и союзников над нацистской Германией!

Хотя с момента провозглашения победы прошло уже 80 лет, история той войны еще по-настоящему не написана, и будет расширяться / пересматриваться в ближайшие века. Я вижу главный, всемирно-исторический смысл победы — смысл, который сохранится в веках — в том, что была повержена наиболее примитивная и ужасная форма европейского колониализма в лице немецкого нацизма, а вместе с ней — в моральном плане — был повержен сам колониализм, что стало прологом к всплеску национально-освободительных движений и дало шанс другим народам на историческое возрождение (их ждала бы совсем иная участь, если бы СССР пал).

Гитлеровская война — как и сам режим — не является странной девиацией, экзотикой, но представляет собой логическое развитие европейского колониализма в его социал-дарвинистском изводе: это страшный сплав воли, техники и какой-то поразительной людоедской холодности, которая проявилась в Холокосте, а также геноциде советского народа и других народов на оккупированных территориях. То, что это был именно геноцид — сознательный акт уничтожения, зачищения «жизненного пространства», на первой стадии преимущественно через голод и блокаду (а в дальнейшем через стерилизацию и прямое истребление) — мы теперь знаем по надежным свидетельствам, хотя нацистские преступники и пытались это скрыть (см., например, работу Е. Яковлева «Война на уничтожение», в западной историографии теперь много работ по теме). Однако нужно понимать, что в этом, по сути, не было ничего нового, поскольку основные нацистские практики — расовые законы, лагеря, зачищение жизненного пространства, истребление через голод, стерилизация — широко использовались другими колонизаторами, пусть и не в Европе; более того, нацисты прекрасно знали свою генеалогию и прямо апеллировали к идейным предшественникам. Пока мы не увидим этой сущности нацизма — как наиболее ядовитой смеси модерна, науки (специфически трактуемой), техники и колониализма, а в конечном счете — какого-то звериного мироощущения, раскрытия сущности зверя в человеке — мы не будем способны усвоить уроки той войны.

Исторический нацизм повержен, колониализм — по крайней мере, в его прямолинейных формах — тоже, но зверь в человеке не преодолен. Мир теперь напичкан ядерным оружием. Усложняются формы убийства, война переносится в космос. Мы не продумали нацизм, не осмыслили глубинную связь войны и модерна, войны и технологического развития. Мы несколько раз оказывались на грани уничтожения во время Холодной войны. Уже три года как мы вступили в новую Мировую (прокси-)войну. Одно неверное движение — или даже сбой оборудования — и человечество (по крайней мере, его значительная часть) превратится в пепел. К сожалению, в этот светлый день приходится говорить именно об этих тревожных вещах, но вы сами видите, в какой мы ситуации.

Сохранять память о Победе — значит сохранять память о том, что именно эта экзистенциальная Победа дала всем нам шанс на раскрытие многообразия, всечеловечности, дала шанс обуздать зверя в себе. Надеюсь, этот шанс не будет нами — всем человечеством — упущен…

Помним о подвиге советского народа! С праздником!

​​Друзья, в рамках новой рубрики #русскаяфилософия публикую по этой ссылке аудиоверсию книги С. Л. Франка «Реальность и человек» (1949); также можно скачать отдельными файлами отсюда. О том, как я делаю с помощью ИИ такие аудиокниги, писал тут.

Думаю, Семен Франк в представлении не нуждается. Книга «Реальность и человек» — это его последняя крупная работа, в которой он связно (но не системно) и понятным языком изложил главные положения своей философии. В этой работе его философия нарисована широкими мазками, без детализации — вероятно, книга изначально задумывалась именно для широкой аудитории. Я бы охарактеризовал изложенную философию как русский неоплатонизм с сильной экзистенциальной составляющей. Франк стремится показать, как Реальность (ее можно отождествить с Умом и Единым), проявляет себя в человеческом сознании («я», ум, высшие идеи, экзистенция, трансцендирование, свобода и пр.), межчеловеческом взаимодействии (общение, «я — ты — мы», культура) и в самом «внешнем» мире (красота, эйдетическое, единичное, конкретное, природное и т. д.). Его размышления преимущественно феноменологичны, т. е. ориентированы именно на описание-показывание, выявление в указанных областях «измерения Реальности» (сами же области представлены как «топосы», в которых Реальное обнаруживает себя, — символические формы). Вне зависимости от того, признаете вы или нет концепцию Реальности, предложенные описания интересны сами по себе (в подчеркивании их необъективируемых аспектов вижу близость к экзистенциализму — хотя генеалогически здесь больше Киреевского и Соловьева, чем экзистенциалистов). На слух воспринимается хорошо. Рекомендую!

«Кроме чувственного и интеллектуального созерцания мы обладаем еще особым, и притом первичным, типом знания, который может быть назван живым знанием или знанием-жизнью. В этой духовной установке познаваемое не предстоит нам извне как нечто отличное от нас самих, а как-то слито с самой нашей жизнью. И наша мысль рождается и действует как-то из глубины самой открывающейся реальности, совершается в самой ее стихии. То, что мы испытываем как нашу жизнь, как бы само открывает себя нам, — открывается нашей мысли, неотделимо присутствующей в этой жизни. Мы ограничиваемся здесь этим кратким указанием; его смысл и значение уяснятся нам далее. Здесь достаточно сказать, что, по сравнению с этим первичным родом знания, мы ощущаем в установке предметного знания какую-то искусственную суженность и как бы выхолощенность сознания. Primum vivere, deinde philosophari. Самое важное и существенное для нас знание есть не знание-мысль, не знание как итог бесстрастного внешнего наблюдения бытия, а знание, рождающееся в нас и вынашиваемое нами в глубине жизненного опыта, — знание, в котором как-то соучаствует все наше внутреннее существо. Мысль, в форме предметного познания, может только задним числом, производно накладываться на фундамент этого живого знания»
=====
С. Л. Франк «Реальность и человек»

#философия #интересное
Ранее в ряде постов (отсюда и далее) я писал, что выступаю против отмечаемого сейчас нейроцентризма и отношу себя, скорее, к ситуативным нейро-агностикам. Во-первых, я считаю, что почти все что сейчас идет с приставкой нейро- и претендует на эпистемологические обобщения — это в лучшем случае гипотетические построения, а в худшем — форма инфоцыганства. Во-вторых, я думаю, что наше знание о мозге пока растет количественно, а не качественно, и сложно представить, как мог бы выглядеть качественный прорыв (что значит «знать» мозг и сознание сверх установления каких-то корреляций?). В-третьих, я в основном скептик касательно современных ИИ-сетей — считаю утверждения о «параллелях в работе» ИИ-сетей и мозга сомнительными (мы не знаем эмерджентных свойств ни того, ни другого), более того — сама архитектура ИИ-сетей специфична и не отражает наших знаний об архитектуре нервной системы. В-четвертых, я скептик в отношении глубины моделирования и понимания, но не скептик в отношении инструментализации (через нейроинтерфейсы) — здесь перспективы широкие, хотя результаты по-прежнему довольно скромные.

Ситуативный нейро-агностицизм — это философская стратегия, призывающая ожидать концептуально продуманных и интегральных теорий от специалистов в будущем; в процессе ожидания (а ждать придется долго и исход не предрешен) имеет смысл следить за теми проблемными сферами, которые могут оказаться прорывными. К таким сферам я бы отнес: (1) детализацию работы нервной системы, учет нюансов, разнообразия, плюрализма элементов и процессов (а не только спайки «нейрон + нейрон»); (2) холистическое моделирование нервной системы как части организма и среды — моделирование, которое учитывает не только нейроны мозга как функциональные единицы, но и их связь с «входами» и «выходами», с другими клетками нервной системы и с тем, как она приспособлена к среде, притом в филогенетическом и онтогенетическом аспектах (в данном плане я за энактивизм и embedded cognition); (3) новый тип моделирования в виде нейроморфных вычислений, в структуру которых зашита адекватная живому организму архитектура — для начала хотя бы на примере более простых организмов.

Развитие этих сфер не позволит решить некоторые фундаментальные проблемы — например, исчерпывающе «смоделировать» и «понять» сознание или даже один процесс восприятия / действия, — но оно хотя бы позволит глубже понять механизмы функционирования на более крупных и (главное) сущностно спаянных сегментах (нейрон => другие клетки => организм => среда). Пока же движение, похоже, идет не в сторону связности и углубления понимания, а в сторону инструментализации и эксплуатации сугубо нейронной составляющей (через корреляции и большие данные). Этот тренд понятен: исследования чрезвычайно дорогие, а инвесторам нужен практический результат. В общем, если резюмировать, я, с одной стороны, за более детализированный, тонкий подход, а с другой — за «воплощенное» представление нервной системы (нечто подобное предлагает А. Дамасио). Когнитивным процессам коррелятивен не искусственно изолируемый «мозг», а весь организм; притом распределение центральных / нецентральных процессов зависит от типа организма: у человека явно центральна ЦНС, а, например, у осьминога отмечается более распределенная система, с несколькими «мозгами» в щупальцах. Впрочем, человек для меня, скорее, осьминог, чем компьютер (см. мою статью).

В связи с проблемой детализации (1) могу порекомендовать лекцию А. Паевского «Не только нейроны: клетки нервной системы», в которой освещены следующие темы:

▪️Распределенность нейронов по мозгу и нервной системе, их разнообразие (внешнее, функциональное, по входам-выходам и пр.).
▪️Реальная сложность «связывания» нейронов — химическая передача и электрическая передача; типы связей, нейромедиаторов и их функции.
▪️Роль глиальных клеток в нейротрансмиссии и ремоделировании паттернов.
▪️Связь глиальных клеток и когнитивных функций.
▪️Центральное значение глиальных клеток для обработки боли (ср. также эту статью).
▪️Роль микроглии в синаптическом прунинге и синаптической пластичности.