Forwarded from FATA MORGANA
Уже завтра в 14:00 — писательский клуб!
Что делаем:
Обсуждаем домашние задания (если вас не было, ничего страшного);
Слушаем немного теории творческого письма и обсуждаем её;
Пишем этюд на заданную (и, поверьте, очень коварную тему!)
А ещё едим вкусное и смотрим красивое🍏
Присоединяйтесь!
За билетом — к @mnogookoe
#фата_вечер
Что делаем:
Обсуждаем домашние задания (если вас не было, ничего страшного);
Слушаем немного теории творческого письма и обсуждаем её;
Пишем этюд на заданную (и, поверьте, очень коварную тему!)
А ещё едим вкусное и смотрим красивое
Присоединяйтесь!
За билетом — к @mnogookoe
#фата_вечер
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Друзья из «несовременника» (пожалуй, наиболее близкий мне поэтический онлайн-проект) подарили волшебную книгу. Несовременную — и тем прекрасную.
Лицо прекрасное, лицо беды.
Вплывает в засуху стакан воды
на златоусте лермонтовской сабли.
Не пролилось ни капли.
Ещё во сне лицо твоё. Во сне,
который снится Лермонтову. Не сопротивляется красавица беда.
Клинок отточенный, гранёная вода.
Клинок отточенный. Гранёная вода.
***
Детское мужество, взрослые страхи
на голубом закипают глазу.
Выкрутишь из пропотевшей рубахи
боль неизбывную, Божью слезу.
Мутная – освобождает ресницы,
чудо вытягивая из беды,
чтобы нагнуться, прозреть и напиться
здесь, на земле, у последней воды.
Смотришь в неё с голубым полыханьем
льда или пекла из сердца земли,
будто хрусталь с потускневшим дыханьем
близко, как бездну, к глазам поднесли.
#поэзия #ухты_книжка
Лицо прекрасное, лицо беды.
Вплывает в засуху стакан воды
на златоусте лермонтовской сабли.
Не пролилось ни капли.
Ещё во сне лицо твоё. Во сне,
который снится Лермонтову. Не сопротивляется красавица беда.
Клинок отточенный, гранёная вода.
Клинок отточенный. Гранёная вода.
***
Детское мужество, взрослые страхи
на голубом закипают глазу.
Выкрутишь из пропотевшей рубахи
боль неизбывную, Божью слезу.
Мутная – освобождает ресницы,
чудо вытягивая из беды,
чтобы нагнуться, прозреть и напиться
здесь, на земле, у последней воды.
Смотришь в неё с голубым полыханьем
льда или пекла из сердца земли,
будто хрусталь с потускневшим дыханьем
близко, как бездну, к глазам поднесли.
#поэзия #ухты_книжка
Фридрих Ницше и Лу Саломе: The Ситуэйшншип
Рим, весна 1882 года. Пауль Рэ, близкий друг Ницше, знакомит его с Лу Саломе. Ей 21, она сбежала из Петербурга с гувернанткой, отказавшись от брака, религии и ожиданий, которые общество навешивает на женщин. Она пишет эссе о Боге и дьяволе и считает, что плотская любовь только мешает интеллектуальной (ну а кто из нас не грешил в молодости сложносочиненными теориями).
Ницше говорит Рэ со всем своим юношеским тридцативосьмилетним максимализмом: «Эта девушка — феномен. Она думает так, как никто из женщин не думает». Он влюбляется и делает предложение, а прогрессивная Лу закономерно отказывает и предлагает жить втроём: она, Ницше и Рэ. В проекте — швейцарский домик и философская коммуна. У не оценившего подобной духовной полиамории Ницше начинаются нервные срывы. Он пишет жалостливое письмо маме:
«Я раздавлен, мама. Это не жизнь. Это казнь».
После разрыва Лу по-прежнему пишет, издаёт статьи о философии и психоанализе, дружит с Фрейдом, заводит бурный роман с Рильке (он младше её на 14 лет), помогает ему выбрать имя — Райнер. А еще она первой описывает внутреннюю изоляцию Ницше как ядро его философии.
Об их отношениях она говорит просто и точно:
«Он не был влюблён в меня. Он был влюблён в свою идею обо мне».
Именно так и складывался их the situationship: Ницше хотел видеть в Саломе «вечную женственность» и музу, а у Лу были свои планы: например, быть не спутницей гения, а гением. Или хотя бы живым человеком, а не символом Чего-То-Далекого.
И здесь ее догадка оказалась действительно гениальной: люди любят друг в друге людей. А уж сколько сексов и штампов в паспорте им в итоге понадобится — частное дело.
Рим, весна 1882 года. Пауль Рэ, близкий друг Ницше, знакомит его с Лу Саломе. Ей 21, она сбежала из Петербурга с гувернанткой, отказавшись от брака, религии и ожиданий, которые общество навешивает на женщин. Она пишет эссе о Боге и дьяволе и считает, что плотская любовь только мешает интеллектуальной (ну а кто из нас не грешил в молодости сложносочиненными теориями).
Ницше говорит Рэ со всем своим юношеским тридцативосьмилетним максимализмом: «Эта девушка — феномен. Она думает так, как никто из женщин не думает». Он влюбляется и делает предложение, а прогрессивная Лу закономерно отказывает и предлагает жить втроём: она, Ницше и Рэ. В проекте — швейцарский домик и философская коммуна. У не оценившего подобной духовной полиамории Ницше начинаются нервные срывы. Он пишет жалостливое письмо маме:
«Я раздавлен, мама. Это не жизнь. Это казнь».
После разрыва Лу по-прежнему пишет, издаёт статьи о философии и психоанализе, дружит с Фрейдом, заводит бурный роман с Рильке (он младше её на 14 лет), помогает ему выбрать имя — Райнер. А еще она первой описывает внутреннюю изоляцию Ницше как ядро его философии.
Об их отношениях она говорит просто и точно:
«Он не был влюблён в меня. Он был влюблён в свою идею обо мне».
Именно так и складывался их the situationship: Ницше хотел видеть в Саломе «вечную женственность» и музу, а у Лу были свои планы: например, быть не спутницей гения, а гением. Или хотя бы живым человеком, а не символом Чего-То-Далекого.
И здесь ее догадка оказалась действительно гениальной: люди любят друг в друге людей. А уж сколько сексов и штампов в паспорте им в итоге понадобится — частное дело.