Помните профессора Филиппа Филипповича Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова? Его основной деятельностью были операции по омоложению людей — по сюжету, он обещает 51-летней пациентке, что пересадит ей яичники обезьяны именно с этой целью.

У профессора Преображенского, как считается, было несколько прототипов. Один из них, например, дядя Булгакова, гинеколог Николай Покровский: он и жил в такой же квартире, что Преображенский (и почти по тому же адресу), был у него и ассистент доктор Блюменталь — очевидно, ставший в книге Борменталем.

Но я пришла рассказать не о нем, а о еще одном враче, на котором основан образ Филиппа Филипповича. Это Сергей Воронов, французский хирург российского происхождения.

Свою медицинскую карьеру Воронов начал с операций по трансплантации органов и костной ткани, но постепенно пришел к идее, что пересадка тканей половых желез от более молодой особи к более пожилой поможет последней омолодиться.

Первыми подопытными были бараны и козлы — по мнению Воронова, метод работал, животные становились более активными и игривыми. В 1920 году врач впервые пересадил тонкие срезы (шириной в несколько миллиметров) яичек шимпанзе и бабуинов мужчине. Он не только выжил, но и, кажется, стал чувствовать себя лучше и энергичнее.

Воронов докладывал о своих успехах на международных конференциях, метод становился все более популярным. К началу 1930-х годов только во Франции более 500 мужчин сделали операцию по омоложению, еще сотни людей прошли лечение в клинике Воронова в Алжире. Стоило все это очень и очень недешево.

Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, так и случилось с Вороновым. Во-первых, пациенты стали отмечать, что эффект омоложения заканчивается довольно быстро, и спустя пару лет после операции пациенты начинают стареть с прежней скоростью.

Во-вторых, оказалось, что никакого реального эффекта омоложения и вовсе не было, а что было — так это эффект плацебо, то есть самовнушения. Другие трансплантологи доказали, что ткани животного не могут прижиться в человеческом организме — они отторгаются. Учитывая небольшой размер образцов, которые пересаживал Воронов, отторжение в большинстве случаев не вызывало серьезных последствий, поэтому и проблем у врача не было.

Ну и в-третьих, науке стало известно, что же все-таки производит ткань, которую хирург пересаживал пациентам. Его идеи были основаны на том, что половые железы — такие же органы, как щитовидная железа или надпочечники, но что конкретно они делают, были неизвестно. Но в 1930-х годах выяснили, что мужские половые железы производят тестостерон — который не имеет никакого отношения к омоложению. Так к концу 1930-х метод Воронова окончательно предали анафеме.

#ну_как_не_рассказать

Господа и дамы, срочный сбор.

Не знает ли кто из вас этимологию французского выражения "c'est niet"? Переводится как «это точно "нет"», сильное отрицание.

Поискала что-то о его происхождении: одни словари пишут, что niet — это заимствование русского «нет», другие — что это отрицание из голландского.

Помогите!

Со студенткой, изучающей русский, закончили учебник уровня А2.

Падежи все знаем, хотя иногда на мой вопрос «ну давай подумаем, какой это падеж?» она отвечает "I have no idea". Виды глаголов в теории знаем, но в речи, конечно, ошибаемся. Даже глаголы движения с приставками начали (все вот эти «уехать», «заехать», «приехать», «переехать») — часть уже используется автоматически.

Чтобы внести разнообразие в ее (и свою) жизнь предложила ей почитать сегодня текст из учебника 1983 года, про Ивановых (кто недавно присоединился — вот тут собран дайджест из всех текстов про них). Учебник заявлен как «для начального уровня», но тексты там неадаптированные, так что было весело (по крайней мере, мне).

Читали про отпуск. Обсудили дома отдыха и санатории (оказалось, что нам обеим туда надо), путёвки от профсоюза и санаторные книжки. Выяснили, что такое «отбой» и «культурно-массовые мероприятия».

Дорогие преподаватели русского как иностранного, вы этими текстами, если надо, пользуйтесь — отлично проведете время, обещаю!

p.s. Чтобы вы не думали, что я жестокий человек, — второй родной язык у этой студентки польский, так что ей проще, чем среднестатистическому иностранцу, который впервые в жизни видит славянский язык. Настолько проще, что она даже слово «хлопоты» поняла.

Кстати, продолжая разговор про книги.

Если вам интересно, как вообще устроен процесс написания и издания книги — можете позадавать вопросики под этим постом, с удовольствием расскажу.

В моем арсенале, если что, две вышедших — про Шнобелевскую премию и про языки (скорее даже про перевод: фокус внимания там на нейробиологии синхронного перевода и истории развития машинного перевода). А 30 апреля я должна сдать в издательство рукопись третьей, уже чисто про изучение языков.

Так что готова делиться опытом и историями!

Да, и забыла добавить — в книге, о которой рассказала выше, конечно, есть большой раздел и о современных баталиях по поводу названий женский профессий.

Не секрет, что многих слова типа «авторка» или «редакторка» раздражают и доводят до очень эмоциональных высказываний. И это нормально! Но не потому, что «это новые слова, и к ним надо привыкнуть».

Если носитель языка образует новое слово естественным морфонологическим путем, к нему не надо привыкать — оно может забавлять, привлекать внимание, но будет звучать естественно. А вот если мы нарушаем словообразовательные привычки — то есть неписаные правила подбора суффикса к основе, — тогда да, возникает эффект «бесит!».

p.s. Нарушение словообразовательной модели в словах «авторка» и «редакторка» — в ударении. Суффикс «-ка» действительно образовывает феминитивы от слов мужского рода, оканчивающихся на «-ор» или «-ер» (пенсионер — пенсионерка), но ударение в них должно падать именно на этот последний слог. А в «авторе» и «редакторе» — нет. Поэтому нас и коробит.

В Музее промышленности и искусства города Иваново наткнулась на французскую книжечку — «Священную историю» издания 1771 года. Сфотографировала для вас страничку и подчеркнула на ней зеленым цветом букву, которой в современном языке нет.

Кто читает на французском, тот быстро поймет, что этот знак — ſ — заменял букву s. Правила использования гласили, что s пишется в двух случаях: на конце слов и в начале, если она заглавная (S). В остальных позициях писалась ſ.

И, разумеется, невооруженным глазом видно: ſ очень легко спутать с f, отличаются они действительно только вот этой короткой горизонтальной чертой. Это неудобство привело к одной истории.

На службе у короля Франциска I состоял маршал Жак де Шабанн де Ла Палис (1470-1525) — погиб он в битве при Павии, во время Итальянской войны. Французские солдаты после смерти маршала сложили песню, первый куплет которой был таким:

Hélas, La Palice est mort,
Il est mort devant Pavie ;
Hélas, s'il n'était pas mort,
Il ferait encore envie.

Нас здесь интересует перевод последних двух строчек: «Увы! Если бы он не был мертв, ему бы до сих пор завидовали».

Эти две строчки вдова маршала решила процитировать на его надгробье. Надпись выглядела так:

Ci-gît le Seigneur de La Palice
S'il n'était mort il ferait encore envie

(«Здесь лежит сеньор де Ла Палис. Если бы он не был мертв, ему бы до сих пор завидовали»).

Кажется, что все в порядке. Но человек, который вырезал надпись на камне, нечетко изобразил букву f в слове ferait — из-за незаметного горизонтального штриха ее стали принимать за ſ, то есть за s. И строчку начали читать таким образом:

S'il n'était mort il SERAIT encore EN VIE («Если бы он не был мертв, он был бы жив»).

Согласитесь, такое утверждение выглядит уже странновато? Ошибка потянула за собой большое количество пародий, например, в начале XVIII века французский поэт Бернар де ла Моннуа сочинил «Песню о Ла Палисе», которая рассказывала, что покойный маршал «за четверть часа до своей смерти был еще жив» и «если бы он погиб не в пятницу, а в субботу, он бы прожил немножко дольше».

В итоге это стало целым языковым явлением, которое назвали в честь маршала де Ла Палиса — ляпалиссиадой. Ляпалиссиада — это один из видов речевой избыточности, утверждение заведомо очевидных фактов, граничащее с абсурдностью, из серии «Разгоняю я народ, а на берегу на песочке утоплый труп мёртвого человека» (это Антон Павлович Чехов, это не я).

Знаете, что такое инкунабула? Я узнала в субботу (опять в ивановском Музее промышленности и искусства).

С латинского слово incunabula переводится как «колыбель». Им стали пользоваться во второй половине XVII века для обозначения книг, изданных в «колыбельный период» книгопечатания — то есть вышедших до 31 декабря 1500 года.

Инкунабулы обладают рядом особенностей: во-первых, их выпускали на особой бумаге, отличающейся от более поздней. Во-вторых и в-главных, отличалась печать: первопечатники стремились как можно точнее воспроизвести внешний вид рукописных книг и сохранить все их особенности.

Из-за этого в инкунабулах, как правило, отсутствовал титульный лист, на котором помещались сведения о месте и времени выхода книги — это было продолжением рукописной практики. Еще одно отличие — отсутствие абзацев в тексте. С новых строк начинались либо новые главы, либо крупные разделы текста, а внутри главы или раздела текста был сплошным.

Чтобы хоть как-то его разметить, специально обученный человек вручную отмечал красные строки красными вертикальными чертами. Вручную страницы и украшали — врисовывали украшения на полях, начальные буквы глав. При этом место для них оставляли при печати специально — текст набирали так, чтобы в нужных местах были лакуны.

Из-за этого печать шла в два этапа: сначала текст, потом ручная разрисовка. Понятно, что работа иллюстраторов стоила недешево — поэтому часть книг так и оставалась без картинок и красивых заглавных букв: предполагают, что в XV веке было напечатано от 35 до 40 тысяч изданий (до нас дошло примерно 27,5 тысяч), при этом сохранилось около 550 тысяч отдельных копий инкунабул. Так вот иллюстрирована только каждая десятая книга.

Инкунабулы напечатаны на 18 языках: латинском, немецком, итальянском, французском, голландском, испанском, английском, иврите, каталанском, чешском, греческом, церковнославянском, португальском, шведском, бретонском, датском, фризском и сардинском.

В эфире наша постоянная, но нерегулярная рубрика «новости карельского языка».

Сегодня разбирали с преподавательницей отрицательный императив глаголов — из серии «не пей кофе» или «пусть он хотя бы раз в жизни не опаздывает.

И вот, значит, я — чтобы убедиться, что правильно поняла, к какой из многочисленных основ глагола надо приделывать нужное окончание, — хочу сама придумать какой-нибудь пример.

Обычно в ситуациях такой вот спонтанной речи, да еще и с новой грамматикой, люди говорят что-то максимально простое — «не читай книгу», «не открывай окно». Потому что нам надо, извините, не фантазию проявить и словарный запас показать, а просто выяснить, поняли мы правило или нет.

Знаете, что я выдала, не думая ни секунды?

«Пусть они не сгребают сено». На карельском. Причём правильно.

Хотелось после занятия, конечно, косынку надеть да в дровяник за растопкой пойти, но такая роскошь нам пока не доступна.