2/4
Моя главная ошибка. Такому тексту — что-то среднее между потоком сознания и автоматическим письмом — очень легко поддаться как чему-то автобиографическому, дневниковому. Особенно, когда и сама таким занималась. И я поддалась. И мне стало неуютно, потому что я-то писала нечто подобное, когда мне было 16. Когда я была уверена в собственной уникальности и могла писать, писать, писать, веря в неотразимость каждого написанного слова. Тут и подключился сразу целый комплекс эмоций.
Я заревновала. Я расстроилась. Я затосковала по 16-летней себе и по таким своим дневникам из университета. Затосковала по тому, что жила и изъяснялась поэзией. Я помню, что перечитывать эти записи было странно и не очень интересно, они были как послания с другой планеты или упражнения в словесности. И поэтому в какой-то момент я решила по возможности писать про бытовые детали, про что-то, что будет воссоздавать мир, а не состояние в этом мире. И я ведь до сих пор не знаю, оно того стоило? Вон Лиспектор себе позволяет, может и я могла бы.
Моя главная ошибка. Такому тексту — что-то среднее между потоком сознания и автоматическим письмом — очень легко поддаться как чему-то автобиографическому, дневниковому. Особенно, когда и сама таким занималась. И я поддалась. И мне стало неуютно, потому что я-то писала нечто подобное, когда мне было 16. Когда я была уверена в собственной уникальности и могла писать, писать, писать, веря в неотразимость каждого написанного слова. Тут и подключился сразу целый комплекс эмоций.
Я заревновала. Я расстроилась. Я затосковала по 16-летней себе и по таким своим дневникам из университета. Затосковала по тому, что жила и изъяснялась поэзией. Я помню, что перечитывать эти записи было странно и не очень интересно, они были как послания с другой планеты или упражнения в словесности. И поэтому в какой-то момент я решила по возможности писать про бытовые детали, про что-то, что будет воссоздавать мир, а не состояние в этом мире. И я ведь до сих пор не знаю, оно того стоило? Вон Лиспектор себе позволяет, может и я могла бы.
3/4
Конечно, чтобы как-то компенсировать эту внезапную травму взросления, я попыталась спрятаться за собой 34-летней, рациональной и взрослой. На слова Лиспектор: «Дело в том, что у меня проблема с занавеской. Она не задергивается до конца. Так что полная луна светит прямо в комнату, и все наполняется фосфоресцирующим молчанием: это ужасно», — я тотчас ощетинилась: «Маски для сна никто не отменял!»
Но потом я вдохнула, выдохнула, и после слов «Мне не нравится то, что я только что написала, — но я обязана принять этот фрагмент жизни целиком, ведь он со мной случился» на 25 странице, все-таки решила последовать совету и принять текст целиком. Еще спустя страниц 10 я все-таки полезла в интернет — почитать про Лиспектор. И тут до меня дошло. Это ведь все была не она, а ее героиня. И как-то сразу стало так легко, так смешно, что я ревновала и расстраивалась из-за героини. Ведь героиня может всё — может быть наполненной поэзией и в 16, и в 60. И я тоже могу, если захочу. А еще я могу создать свою персональную героиню и упиваться красотой мира, слова, метафоры и собственной фантазии, растворенной в потоках горя или благости, через нее.
Конечно, чтобы как-то компенсировать эту внезапную травму взросления, я попыталась спрятаться за собой 34-летней, рациональной и взрослой. На слова Лиспектор: «Дело в том, что у меня проблема с занавеской. Она не задергивается до конца. Так что полная луна светит прямо в комнату, и все наполняется фосфоресцирующим молчанием: это ужасно», — я тотчас ощетинилась: «Маски для сна никто не отменял!»
Но потом я вдохнула, выдохнула, и после слов «Мне не нравится то, что я только что написала, — но я обязана принять этот фрагмент жизни целиком, ведь он со мной случился» на 25 странице, все-таки решила последовать совету и принять текст целиком. Еще спустя страниц 10 я все-таки полезла в интернет — почитать про Лиспектор. И тут до меня дошло. Это ведь все была не она, а ее героиня. И как-то сразу стало так легко, так смешно, что я ревновала и расстраивалась из-за героини. Ведь героиня может всё — может быть наполненной поэзией и в 16, и в 60. И я тоже могу, если захочу. А еще я могу создать свою персональную героиню и упиваться красотой мира, слова, метафоры и собственной фантазии, растворенной в потоках горя или благости, через нее.
4/4
Да уж, нужно было, наверное, начинать с биографии, потом — взяться за романы. Но я начала не с них. И в итоге, вместо своего поначалу неуютного, нервного, немного даже разозленного чтения я получила удивительное ощущение того, что ничто не утрачено, что все живо. Что вода — живая.
И, наверное, ради этих американских горок стоило не знать ни романов, ни авторки. А может, зная все это, я бы получила ощущение освобождения на 35 страниц раньше? Кто знает. Но то, что Лиспектор и меня сделала соучастницей рождения — моего собственного как читательницы — это факт. Она указала мне на то, как важен для меня фикшн-элемент.
Выдуманность героини и возможность писательницы такую героиню создать оказались для меня призывом к действию, мне захотелось писать, фантазировать, страдать не тихо, но громко — на бумаге. А ведь будь этот текст и вправду дневниковым, под финал он бы, наверняка, поверг меня в отчаяние. Почему? Фикшн убедил меня в том, что это нормально, что мне уже не 16, и там, за пределами фантазии, я могу пользоваться и маской для сна, и берушами. Но и угорать по трагической красоте мира и безучастной и молчаливой луне тоже могу, пусть и на территории фикшена.
Да уж, нужно было, наверное, начинать с биографии, потом — взяться за романы. Но я начала не с них. И в итоге, вместо своего поначалу неуютного, нервного, немного даже разозленного чтения я получила удивительное ощущение того, что ничто не утрачено, что все живо. Что вода — живая.
И, наверное, ради этих американских горок стоило не знать ни романов, ни авторки. А может, зная все это, я бы получила ощущение освобождения на 35 страниц раньше? Кто знает. Но то, что Лиспектор и меня сделала соучастницей рождения — моего собственного как читательницы — это факт. Она указала мне на то, как важен для меня фикшн-элемент.
Выдуманность героини и возможность писательницы такую героиню создать оказались для меня призывом к действию, мне захотелось писать, фантазировать, страдать не тихо, но громко — на бумаге. А ведь будь этот текст и вправду дневниковым, под финал он бы, наверняка, поверг меня в отчаяние. Почему? Фикшн убедил меня в том, что это нормально, что мне уже не 16, и там, за пределами фантазии, я могу пользоваться и маской для сна, и берушами. Но и угорать по трагической красоте мира и безучастной и молчаливой луне тоже могу, пусть и на территории фикшена.
Послезавтра буду сидеть счастливая в компании классных, умных и неравнодушных к кино и жизни людей! И вы тоже можете!
Будем болтать про кино будущего, прежде чем начать киноклуб будущего) Хотя я, конечно же, буду отвечать за прошлое — говорить с комфортной и безопасной исторической дистанции. Но ребята смелые, будут рассказывать про сегодняшнее!
Будем болтать про кино будущего, прежде чем начать киноклуб будущего) Хотя я, конечно же, буду отвечать за прошлое — говорить с комфортной и безопасной исторической дистанции. Но ребята смелые, будут рассказывать про сегодняшнее!
Telegram
Искусство кино
Объявляем о старте онлайн-киноклуба «Среда обсуждения» — нашего совместного проекта со Школой кино и телевидения «Индустрия».
В рамках клуба будут проходить разговоры не только об истории кино, но и о ключевых тенденциях современности, будущем визуальной…
В рамках клуба будут проходить разговоры не только об истории кино, но и о ключевых тенденциях современности, будущем визуальной…
Порядок снов
Знаете, что я поняла, отправив, наконец, законченный перевод книги редакторке! В моей любимой главе книги я использую ровно это словосочетание — там герой подходит к куратору кинопрограммы “в состоянии полного блаженства”. Значит, оно, все-таки, существует!…
Помните, я там что-то осенью вдохновенно и блаженно переводила!!! Вот оно! Напечатанное 🥰 Скоро поспешит на полочки и в сердца 💕💕💕
garagemca.org
Юрий Меден «Царапины и глитчи. О сохранении и демонстрации кино в начале XXI века»
Эта книга — сборник эссе-царапин на современной практике сохранения кино, перечет глитчей в кураторской картине мира.
Я тааак рада, что о книге пишут! Счастьем было ее переводить, но еще большим оказалось то, что многие о ней теперь узнают!
Максим вот написал сегодня, и я снова испытала приступ радости!
Максим вот написал сегодня, и я снова испытала приступ радости!
Telegram
Я видел свечение экрана
В издательстве музея «Гараж» в переводе замечательной Ирины Марголиной вышла книга Юрия Медена «Царапины и глитчи. О сохранении и демонстрации кино в начале XXI века».
Эта книга — сборник эссе-царапин на современной практике сохранения кино, перечет глитчей…
Эта книга — сборник эссе-царапин на современной практике сохранения кино, перечет глитчей…
Провела сегодня последнее занятие своего 15-часового курса о цвете в кино. Подумала о том, каким все-таки этот #цвет бывает беспринципным!
Дело в том, что студенты предложили обсудить фильм Файта Харлана «Жертвенный путь». Это нацистская мелодрама 1944 года со звездой наци-кино Кристиной Зёдербаум (Алиса, твоя статья о ней в силе — сама перечитала, а потом узнала, что Гусев и студентам своим ее для чтения дает).
Что я могу сказать, фильм раньше не видела. Посмотрела. Был замечен сосок Зёдербаум, а вот ничего интересного в цветовом решении фильма замечено не было. Но! Хорошая реставрация, очень близкие к оригинальным цвета «Агфы» (а никакой не сосок) студентов заворожили.
Кино все-таки неотделимо от чуда, даже если это очень странное чудо нежного, прозрачного цвета, который, бесстыдник, расцветает и дышит посреди средней паршивости мелодрамы о тяге к любви, смерти и арийским красавицам.
Дело в том, что студенты предложили обсудить фильм Файта Харлана «Жертвенный путь». Это нацистская мелодрама 1944 года со звездой наци-кино Кристиной Зёдербаум (Алиса, твоя статья о ней в силе — сама перечитала, а потом узнала, что Гусев и студентам своим ее для чтения дает).
Что я могу сказать, фильм раньше не видела. Посмотрела. Был замечен сосок Зёдербаум, а вот ничего интересного в цветовом решении фильма замечено не было. Но! Хорошая реставрация, очень близкие к оригинальным цвета «Агфы» (а никакой не сосок) студентов заворожили.
Кино все-таки неотделимо от чуда, даже если это очень странное чудо нежного, прозрачного цвета, который, бесстыдник, расцветает и дышит посреди средней паршивости мелодрамы о тяге к любви, смерти и арийским красавицам.
«Medusa Deluxe» — странное, гипнотическое кино о том, как из сплетен парикмахеров сделать визионерский инди-триллер.
Камера скользит за стилистами и их моделями по коридорам бывшего промпространства, пока те пытаются разобраться, что случилось с одним из них, Моской, найденным прямо перед итогами конкурса мертвым и со снятым скальпом!
Но в первую очередь фильм про красоту. Про сердцевину красоты, в которой живет помешательство и пламя. Про красоту эфемерную, недостижимую и рукотворную. Про красоту цвета, формы, мечты. Про красоту надежды.
Камера скользит за стилистами и их моделями по коридорам бывшего промпространства, пока те пытаются разобраться, что случилось с одним из них, Моской, найденным прямо перед итогами конкурса мертвым и со снятым скальпом!
Но в первую очередь фильм про красоту. Про сердцевину красоты, в которой живет помешательство и пламя. Про красоту эфемерную, недостижимую и рукотворную. Про красоту цвета, формы, мечты. Про красоту надежды.
1/2
Посмотрели «Женщин XX века» Майка Миллса (я у него видела только «Камон Камон» до этого)! Очень мне понравился, поэтому буду сегодня многословна.
Все два часа фильма отдыхала душой, а заодно выяснила, что (лично для меня) ромком становится только лучше, если из него убрать конфликт и размазать во что-то бесформенно-жизненное: ряд сценок, семейных застолий, тусовок, дней. Он не превращается от этого в мамблкор, то есть болтовни в нем больше не становится, наоборот, все диалоги явно ведут к какой-то цели. У Миллса цель эта — не кульминация, а поиски искреннего ответа. Как будто и сценарист (тоже Миллс), и герои просто весь фильм пытаются отыскать правильные слова — для себя и для других.
Видели линклейтеровский ностальгический мультик «Аполлон 10 1/2» (тоже очень классный)? Вот и тут сквозит легкий вайб ностальгии, потому что главный герой, Джейми, — очень похожий на Отиса из «Sex education» — подросток, который живет в 1979 году. Мир еще не охватила паника перед СПИДом, никто еще не пользуется интернетом (и презервативами) и принято делать вид, что слова «месячные» не существует (хотя, это, кажется, актуально до сих пор). Но Джейми окружен классными девчонками, которые берутся за его воспитание, и, кажется, все у них получается просто супер.
Посмотрели «Женщин XX века» Майка Миллса (я у него видела только «Камон Камон» до этого)! Очень мне понравился, поэтому буду сегодня многословна.
Все два часа фильма отдыхала душой, а заодно выяснила, что (лично для меня) ромком становится только лучше, если из него убрать конфликт и размазать во что-то бесформенно-жизненное: ряд сценок, семейных застолий, тусовок, дней. Он не превращается от этого в мамблкор, то есть болтовни в нем больше не становится, наоборот, все диалоги явно ведут к какой-то цели. У Миллса цель эта — не кульминация, а поиски искреннего ответа. Как будто и сценарист (тоже Миллс), и герои просто весь фильм пытаются отыскать правильные слова — для себя и для других.
Видели линклейтеровский ностальгический мультик «Аполлон 10 1/2» (тоже очень классный)? Вот и тут сквозит легкий вайб ностальгии, потому что главный герой, Джейми, — очень похожий на Отиса из «Sex education» — подросток, который живет в 1979 году. Мир еще не охватила паника перед СПИДом, никто еще не пользуется интернетом (и презервативами) и принято делать вид, что слова «месячные» не существует (хотя, это, кажется, актуально до сих пор). Но Джейми окружен классными девчонками, которые берутся за его воспитание, и, кажется, все у них получается просто супер.
2/2
Девчонка номер один — мама (Аннетт Бенинг), которая родила Джейми, когда ей было сорок, и теперь, в 55, пытается понять, что делать с 15-летним сыном. Девчонка номер два — феминистка, панкуха и фотографка с красными волосами и перенесенным раком матки (Грета Гервиг). Девчонка номер три — подруга, которая очень дорожит Джейми и спит со всеми, кроме него (Эль Фэннинг). В нее он, разумеется, по уши влюблен.
Там много чего еще происходит, но если ничто из того, что я написала, вас не оттолкнуло — я уверена, вы посмотрите сами!
По той дистанции, с которой Миллс подает героев, не трудно догадаться, что фильм частично автобиографический — все они очень близко. Но главное, это очень бережное кино. Оно не требует, чтобы я пугалась, страдала, плакала, даже смеяться не требует, оно просто меня обнимает и утешает, что ли. Как говорит мама Джейми, не обязательно что-то исправлять, когда другому плохо — иногда нужно просто побыть рядом. Вот и фильм получается таким же, как и его герои — близким.
Наверное, если бы все фильмы были такими, было бы скучновато, все же иногда нужно и поплакать, и пострадать, но время от времени такое кино просто необходимо! Линклейтер вон тоже бывает очень близким. «Тед Лассо» все полюбили за эти его целительные свойства. Теперь у меня в этой терапевтической компании еще и Миллс.
Девчонка номер один — мама (Аннетт Бенинг), которая родила Джейми, когда ей было сорок, и теперь, в 55, пытается понять, что делать с 15-летним сыном. Девчонка номер два — феминистка, панкуха и фотографка с красными волосами и перенесенным раком матки (Грета Гервиг). Девчонка номер три — подруга, которая очень дорожит Джейми и спит со всеми, кроме него (Эль Фэннинг). В нее он, разумеется, по уши влюблен.
Там много чего еще происходит, но если ничто из того, что я написала, вас не оттолкнуло — я уверена, вы посмотрите сами!
По той дистанции, с которой Миллс подает героев, не трудно догадаться, что фильм частично автобиографический — все они очень близко. Но главное, это очень бережное кино. Оно не требует, чтобы я пугалась, страдала, плакала, даже смеяться не требует, оно просто меня обнимает и утешает, что ли. Как говорит мама Джейми, не обязательно что-то исправлять, когда другому плохо — иногда нужно просто побыть рядом. Вот и фильм получается таким же, как и его герои — близким.
Наверное, если бы все фильмы были такими, было бы скучновато, все же иногда нужно и поплакать, и пострадать, но время от времени такое кино просто необходимо! Линклейтер вон тоже бывает очень близким. «Тед Лассо» все полюбили за эти его целительные свойства. Теперь у меня в этой терапевтической компании еще и Миллс.
Вышла моя подборка мужских типажей в кино 1930-1940-х!
Странно было помещать в один типажный блок Бориса Бабочкина и Кэри Гранта, но по шкале от «Ангелов с грязными лицами» до «Парня из нашего города» они и вправду оказались где-то рядом.
Странно было помещать в один типажный блок Бориса Бабочкина и Кэри Гранта, но по шкале от «Ангелов с грязными лицами» до «Парня из нашего города» они и вправду оказались где-то рядом.
blog.okko.tv
Герои своего времени: Главные актеры 1930-х и 1940-х
Рассказываем, какие мужские роли и образы были главными в 1930–40-е годы на фоне всех этих масштабных событий.
1/3
Ох. Что-то на меня нахлынула усталость. Может, потому что в Мюнхене дождит, может, потому что перевозбудилась (помню, так говорили обо мне или о других детях взрослые, и меня это очень бесило) цветастым и полным надежд апрелем! Устала от новостной ленты, от легендарных людей, злодейских политиков, модных брендов, кашемировых трусов, наушных украшений, смешных свитшотов и от советов по подпискам на каналы по изучению немецкого (я их читаю чаще, чем сам немецкий, и это не норм). Поэтому, чтобы уж совсем не пропадать, забурюсь в свою комфортную зону и притащу вам что-нибудь оттуда. Например, очередное свое наблюдение про #цвет.
Сегодня это цвет, который выпрыгивает из границ, нежно ложится бесформенными пятнами и в который раз доказывает, что его сравнение с женским началом (тут и тут про это писала) не так уж беспричинно. Они оба и вправду немало боролись (и продолжают) за свою эмансипацию. Новый пример этого великолепного союза я отыскала на страницах свеженького двухтомника Taschen The Book of Colour Concepts (мечтаю о нем на своей полке нечеловечески). Taschen, конечно, хитрюшки, информации в книгах не так уж и много с учетом того, что она дана подряд на четырех (!) языках, зато картинок вдоволь, и они — бесценны.
Ох. Что-то на меня нахлынула усталость. Может, потому что в Мюнхене дождит, может, потому что перевозбудилась (помню, так говорили обо мне или о других детях взрослые, и меня это очень бесило) цветастым и полным надежд апрелем! Устала от новостной ленты, от легендарных людей, злодейских политиков, модных брендов, кашемировых трусов, наушных украшений, смешных свитшотов и от советов по подпискам на каналы по изучению немецкого (я их читаю чаще, чем сам немецкий, и это не норм). Поэтому, чтобы уж совсем не пропадать, забурюсь в свою комфортную зону и притащу вам что-нибудь оттуда. Например, очередное свое наблюдение про #цвет.
Сегодня это цвет, который выпрыгивает из границ, нежно ложится бесформенными пятнами и в который раз доказывает, что его сравнение с женским началом (тут и тут про это писала) не так уж беспричинно. Они оба и вправду немало боролись (и продолжают) за свою эмансипацию. Новый пример этого великолепного союза я отыскала на страницах свеженького двухтомника Taschen The Book of Colour Concepts (мечтаю о нем на своей полке нечеловечески). Taschen, конечно, хитрюшки, информации в книгах не так уж и много с учетом того, что она дана подряд на четырех (!) языках, зато картинок вдоволь, и они — бесценны.