Любовь к человеку с кровью и плотью была бы уже не «духовной» сердечностью, а изменой «чистой» сердечности, «теоретическому интересу». Не следует ведь представлять себе чистую сердечность как добродушие, побуждающее тепло по­жать руку всякому; напротив, чистая сердечность ни к кому не сердечна: это только теоретическое участие, близость к человеку как к человеку, а не личности. Личность ей противна, потому что она «эгоистична», потому что она не идея человека, не человек в идее. А теоретический интерес может относиться только к идее. Для чистой сердечности, или для чистой теории, люди существуют только для того, чтобы их критиковать, осмеивать и до конца презирать: они для него, как и для фанатического попа, нечисть и грязь.

Макс Штирнер

Всем, кто ракетами похищает праздник — в аду заготовлено особое место

... хотя всякое владычество основано на силе, сила сама начинает колебаться, если более не поддерживается твердою верою в собственную правоту.

Петр Кропоткин

Музыканты, художники и писатели остаются единственными, кто все еще может понять метафизические основания любого творчества, поскольку по-прежнему, как и тысячелетия назад, создают все из ничего.

Практически в каждом ключевом элементе «Игры престолов» содержится демарш «Властелину колец». Остановлюсь только на том, что мне кажется особенно интересным.

Толкин/Джексон изображают власть религиозно: как мистическое искушение, разрушающее сущность субъекта (классический эссенциализм). В самих кольцах есть что-то от августиновского понимания греха, т.е. активного лишения самого себя блага равновесного применения воли, разума и чувств. Мартин и HBO не верят ни в какие сущности. Они постмодернисты, завороженные волей к власти в ницшеанском смысле — утверждением жизни, ее многоцветия вне категорий греха или блага.

Потому в мире Толкина невозможен секс. Он является проблемой, когда политический баланс выстраивается на основе эссенциальной верности образующих этот порядок элементов. Любовь, страсть, влечения, перверсии расшатывают подобные «разумные» конструкции, делают их хрупкими, уязвимыми и в то же время — для многих — необъяснимо живучими. Они — слишком личные, трудно контролируемые, «искушающие» самой возможностью выхода за рамки.

Удивительно, что дискурсивная кульминация «Игры престолов» — это инцест, предельная форма пожирания личного политическим (право крови), замыкания воли к власти на самой себе, утрата amor fati.

Серсея и Джереми, Дайнерис и Сноу, Крастер и его дочери в Зачарованном лесу.

Что может воссоздать баланс сил между столь яростно экзистирующими и стирающими любые запреты акторами? — мораль долга, превращающая субъекта в инструмент судьбы, структуры, политического сообщества и умертвляющая слишком личные чувства (в основном телесные). Ритуальность дисциплинирует плоть, обеты служат интеллектуальной цензуре, семья — ограничению способности к эмпатии. Перед нами словно оживают категории эпохи классицизма, которые отныне являются лишь правилами игры, но не самостоятельными сущностями, разрешающими все общественно-культурные противоречия в ту или иную сторону. Мы зачарованы колебаниями героев между ними, существованием в разрыве — перебежничеством.

Тем более скандальным и радикальным кажется завершение истории, содержательно входящее в противоречие с культурно-националистической структурой сериала. Джон Сноу и Арья Старк — самые анархичные персонажи сериала — отказываются от долга: кровной мести, короны, имен. Точно так же они отказываются и от любви. Обоих ждет неизвестность в землях, простирающихся далеко за пределами карт. Они уходят с вольными сообществами пиратов и одичалых, тех, кого не надо освобождать и кого поэтому так трудно подчинить.

Воля к власти в «Игре престолов» — это категория, подразумевающая, что необходимость противостояния заложена в самой природе вещей: в противоположностях культурных универсалий, климата, внешности. И вместе с тем, авторов влечет к инаковости — онтологической составляющей свободы, без которой самым неожиданным, шокирующим и пугающим поворотам истории не было бы места.

Фраза: «Хаос — это лестница» лучше других отражает беспокойство консервативных элит по поводу исключенности, как серьезного фактора политических изменений. Пока они перед лицом хтонического зла забвения все еще полагаются на дисциплинирующую силу общей истории и политику памяти, о себе с каждым годом громче и громче заявляют те, у кого никакой истории, кроме личной, не было и не будет — и кто первыми примут удар зимы на себя.

Утверждение государственных социалистов, что [право большинства] не будет осуществляться в случаях, касающихся самых интимных и частных сторон индивидуальной жизни, отнюдь не подтверждается историей правительств. Власть всегда стремилась усугубиться, расширить свою сферу, перешагнуть границы, отведенные ей; и там, где привычка сопротивляться такому искушению не встречает поощрения, а индивид не приучен ревниво охранять свои права, индивидуальность мало-помалу исчезает, и правительство или государство становится всемогущим фактором жизни. Контроль, конечно, сопутствует ответственности. Поэтому, при системе государственного социализма, считающей общество ответственным за здоровье, материальную обеспеченность и здравомыслие индивида, общество в лице своего большинства, конечно, все больше будет стремиться регламентировать гигиенические и другие условия жизни, будет разрушать, а в конце концов и совсем убьет личную независимость, а вместе с нею и всякое чувство индивидуальной ответственности.

Что бы государственные социалисты ни утверждали и ни опровергали, их система должна будет в конце концов выродиться в государственную религию, которую все обязаны поддерживать своими средствами и у алтаря которой все должны будут преклонить колени; в государственную школу медицины, у представителей которой все больные обязаны будут лечиться; в государственную систему гигиены, предписывающую, что каждый должен есть, пить, носить и делать, а чего не должен; государственный кодекс нравственности, который не будет довольствоваться наказанием преступлений, но будет запрещать все, что большинство признает пороком; государственную систему народного просвещения, которая упразднит все частные школы, академии и гимназии; государственную детскую, в которой все дети должны будут воспитываться сообща, за счет государства; и наконец, государственную семью, в которой мужчине и женщине нельзя будет иметь детей, если государство запретит им это, и никто не сможет отказаться иметь детей, если государство потребует этого. Так власть дойдет до кульминационной своей точки, и Монополия достигнет наивысшего могущества.

Бенджамин Такер

👆Цитатка выше как нельзя лучше описывает, откуда растет постсоветский патернализм, культ государства и молчаливое принятие всех запретительных законов последних лет.

Первая книга в этом году ❤️

Больше никогда

от усталости я закрываю глаза,
и оказываюсь
мокрой и пепельной
ранней весной
в непроходимых сугробах
с потерянным образом дружбы
с глазу на глаз –

и нам нечего сказать друг другу

я слышу голос,
но не узнаю его
я помню слова,
но за ними нет речи
и как мы сновали из дома на улицу
в ожидании и страхе,
что, закончившись, время
снова задушит,
не дав прорости обещаниям

каждый из нас сделал все,
чтобы больше никогда –

больше никогда –

каждый из нас сделал все,
чтобы принадлежать только
самому себе

16.01.24

Нравится мне новый альбом Green Day, ничего не могу поделать с собой

Этот трек особенно

Пару дней Наташа жила у нас. И когда выдался погожий денёк, совсем не похожий на известные мне зимние дни, мы все вместе пошли гулять по Тбилиси. Хотелось заворачивать в незнакомые переулки, рассмотреть изнанку города, весело дрейфовать, ненадолго отстранившись от всех тяжёлых мыслей. Не могли не зайти в Аудиторию. Познакомили Наташу с Раей, поговорили и погрелись. Задал обычный для книготорговца вопрос: «Какую книгу покупают чаще всего?» Рая показала «Считалку». Не долго думая, Наташа купила ее. Перед отъездом в Россию она дала эту маленькую книжку нам. Впечатления от прочитанного было трудно выразить прямо. Но самое важное все равно было схвачено. Тамте Мелашвили удалось поломать общепринятый канон военного повествования и рассказать о «войне без войны».

Очень здорово получилось!