Раньше его звали «Молот». Он был штурмовиком в обычной пехоте. Его миром были не улицы, а серые, изрытые воронками посадки, перепаханная земля и линия окопов, ставшая домом. Его работа — короткие, яростные вылазки, когда из траншеи в траншею идешь как в тёмном тоннеле, где есть враг и ты, чувствуя под пальцами влажную глину. Его братство — это те, кто делил с ним сухпай в блиндаже, кто слышал одно и то же "жужжание дронов, несущих смерть с неба". А потом его ранили в первый раз. Его, «Молота», вытащили из-под завала земли после взрыва. Месяцы в госпитале. Боль, пустота. Но тогда он нашел силы. Чувство долга перед теми, кто остался в тех самых посадках, пересилило страх. Он заглушил голос инстинкта и снова вернулся. И вот он снова здесь. В знакомой до тошноты траншее. Над головой — вечное, пронизывающее душу "жужжание". Второй удар пришел сверху. Та же вспышка, тот же горячий металл. Он снова падает на дно траншеи, и мир уплывает в белый шум. И в этом шуме он слышит ледяной, безразличный голос: "Зачем ты вернулся?" — спрашивает Смерть. — "Я тебя один раз пожалела. Думал, твоя жизнь что-то изменит? Тех, кого ты спас, я уже забрала. Их нет. А ты... опять здесь. Твое возвращение — насмешка. Зачем?" И этот вопрос повисает в воздухе, страшнее разрыва любого снаряда. В нем рушится всё: и смысл его первого ранения, и долг, и братство. Остается только ледяное, всепроникающее ощущение бессмысленности. Он лежит в госпитале, вглядываясь в потолок, и вопрос Смерти звенит в нем пустотой. А потом вспоминает слова друга, и, глядя куда-то в стену, тихо и твердо говорит: "Братан, деревья умирают стоя!" В этих словах — не просто стойкость. В них — "смысл", который сильнее любой бессмысленности войны. В том, чтобы не сломаться. Чтобы даже в отчаянии, в страхе, в полной безнадеге, продолжать держать "свой окоп". Твое достоинство — это твоя последняя крепость. Это ответ на вопрос Смерти. «Зачем?». Ты возвращаешься не для того, чтобы изменить всю войну. И не для тех, кто уже погиб. Ты возвращаешься и держишься ради того, кто придет после. Ради молодого бойца, который увидит, как ты, поседевший в контурах, с изломанной душой, но все же идешь "заливаться" на позиции. Он увидит твои "шрамы на шкуре" и твою прямоту, и это даст ему больше, чем любая инструкция. Ты покажешь ему, что можно быть раненым, можно бояться, можно сомневаться — но нельзя опускать руки. Твой путь — в нужном направлении, даже если он ведет сквозь ад. Потому что ты прокладываешь тропу не только для себя. Ты оставляешь след — в памяти, в поступках, в самой земле, которую отстаиваешь. И тот, кто будет следовать за тобой, уже не будет идти вслепую. Он будет идти по пути, который ты проложил своей стойкостью. Пока есть хоть один, кто не опускает, «последний самурай» не уйдет. Его дух, его упрямство, его простая человеческая верность будут жить в том, кто идет следом. И в этом — бессмертие. Не в том, чтобы не умирать, а в том, чтобы, уходя, оставить после себя продолжателя своего дела и правды. Каждый, кто находит в себе силы не опустить руки, вселяет надежду в каждого. Наше дело не умрет...
Раньше его звали «Молот». Он был штурмовиком в обычной пехоте. Его миром были не улицы, а серые, изрытые воронками посадки, перепаханная земля и линия окопов, ставшая домом. Его работа — короткие, яростные вылазки, когда из траншеи в траншею идешь как в тёмном тоннеле, где есть враг и ты, чувствуя под пальцами влажную глину. Его братство — это те, кто делил с ним сухпай в блиндаже, кто слышал одно и то же "жужжание дронов, несущих смерть с неба". А потом его ранили в первый раз. Его, «Молота», вытащили из-под завала земли после взрыва. Месяцы в госпитале. Боль, пустота. Но тогда он нашел силы. Чувство долга перед теми, кто остался в тех самых посадках, пересилило страх. Он заглушил голос инстинкта и снова вернулся. И вот он снова здесь. В знакомой до тошноты траншее. Над головой — вечное, пронизывающее душу "жужжание". Второй удар пришел сверху. Та же вспышка, тот же горячий металл. Он снова падает на дно траншеи, и мир уплывает в белый шум. И в этом шуме он слышит ледяной, безразличный голос: "Зачем ты вернулся?" — спрашивает Смерть. — "Я тебя один раз пожалела. Думал, твоя жизнь что-то изменит? Тех, кого ты спас, я уже забрала. Их нет. А ты... опять здесь. Твое возвращение — насмешка. Зачем?" И этот вопрос повисает в воздухе, страшнее разрыва любого снаряда. В нем рушится всё: и смысл его первого ранения, и долг, и братство. Остается только ледяное, всепроникающее ощущение бессмысленности. Он лежит в госпитале, вглядываясь в потолок, и вопрос Смерти звенит в нем пустотой. А потом вспоминает слова друга, и, глядя куда-то в стену, тихо и твердо говорит: "Братан, деревья умирают стоя!" В этих словах — не просто стойкость. В них — "смысл", который сильнее любой бессмысленности войны. В том, чтобы не сломаться. Чтобы даже в отчаянии, в страхе, в полной безнадеге, продолжать держать "свой окоп". Твое достоинство — это твоя последняя крепость. Это ответ на вопрос Смерти. «Зачем?». Ты возвращаешься не для того, чтобы изменить всю войну. И не для тех, кто уже погиб. Ты возвращаешься и держишься ради того, кто придет после. Ради молодого бойца, который увидит, как ты, поседевший в контурах, с изломанной душой, но все же идешь "заливаться" на позиции. Он увидит твои "шрамы на шкуре" и твою прямоту, и это даст ему больше, чем любая инструкция. Ты покажешь ему, что можно быть раненым, можно бояться, можно сомневаться — но нельзя опускать руки. Твой путь — в нужном направлении, даже если он ведет сквозь ад. Потому что ты прокладываешь тропу не только для себя. Ты оставляешь след — в памяти, в поступках, в самой земле, которую отстаиваешь. И тот, кто будет следовать за тобой, уже не будет идти вслепую. Он будет идти по пути, который ты проложил своей стойкостью. Пока есть хоть один, кто не опускает, «последний самурай» не уйдет. Его дух, его упрямство, его простая человеческая верность будут жить в том, кто идет следом. И в этом — бессмертие. Не в том, чтобы не умирать, а в том, чтобы, уходя, оставить после себя продолжателя своего дела и правды. Каждый, кто находит в себе силы не опустить руки, вселяет надежду в каждого. Наше дело не умрет...
In the next window, choose the type of your channel. If you want your channel to be public, you need to develop a link for it. In the screenshot below, it’s ”/catmarketing.” If your selected link is unavailable, you’ll need to suggest another option. For crypto enthusiasts, there was the “gm” app, a self-described “meme app” which only allowed users to greet each other with “gm,” or “good morning,” a common acronym thrown around on Crypto Twitter and Discord. But the gm app was shut down back in September after a hacker reportedly gained access to user data. Just as the Bitcoin turmoil continues, crypto traders have taken to Telegram to voice their feelings. Crypto investors can reduce their anxiety about losses by joining the “Bear Market Screaming Therapy Group” on Telegram. A vandalised bank during the 2019 protest. File photo: May James/HKFP. You can invite up to 200 people from your contacts to join your channel as the next step. Select the users you want to add and click “Invite.” You can skip this step altogether.
from us
