Forwarded from Историк на полставочки
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В силу большой нагрузки по учёбе (привет курсовая и кое-что ещё) решил в ближайшее иногда разбавлять свой контент репостами коллег.
Евгений Юрьевич (админ "Историка на полставочки") совершенно верно указывает на истоки будущих обвинений в адрес репрессированных партийных деятелей, в том числе, и за их деяния в годы Гражданской войны путём раздувания и искажения эпизодов, имевших место быть в те лихие годы.
Надо ли перенимать тот опыт в нынешнее время (как в отношении давно почивших, так и живых людей)? Нет, однозначно не надо.
#Поддержка_товарищей
Евгений Юрьевич (админ "Историка на полставочки") совершенно верно указывает на истоки будущих обвинений в адрес репрессированных партийных деятелей, в том числе, и за их деяния в годы Гражданской войны путём раздувания и искажения эпизодов, имевших место быть в те лихие годы.
Надо ли перенимать тот опыт в нынешнее время (как в отношении давно почивших, так и живых людей)? Нет, однозначно не надо.
#Поддержка_товарищей
Когда началось становление Юрия Гавена в революционном движении? Янис Эрнест Дауман в 1884-1904 годах
Ян (будущий Юрий Гавен) стал пятым (из девяти, 8 мальчиков и 1 девочка) ребёнком в небогатой семье Дауманов. Семья жила на шести десятинах земли, арендованной и впоследствии выкупленной у городской управы Риги. Это был небольшой участок заболоченной земли с домиком на хуторе, почти у самого леса, неподалеку от Бикерниесской церкви.
Младшие Дауманы (включая и Яна) учились в Бикерниесском приходском училище и помогали по хозяйству. После смерти отца. произошедшая вскоре после рождения Яна, для нашего героя авторитетом стал самый старший из всех братьев – Екабс, бежавший из дома и ушедший юнгой на парусник. После того, как старший брат поплавал по Атлантике, он вернулся домой и попросил прощение у родителей. Его простили и дали добро на поступление в Рижское Мангельское мореходное училище. Екабс также стал участником революционного движения, принимая участие в стихийных акциях протеста. За ним стал тянуться и Ян. Первое "боевое крещение" нашего героя произошло 5-6 мая 1899 года во время протестной акции рабочих в Александровском саду (Рига), где он также участвовал с братом.
Но летом 1900 года Екабс погибает в ходе одного из плаваний. Ян тоже хотел стать моряком, но его мама (Готлиб Дауман, см. фото №2 в посте), тяжело переживавшая смерть старшего сына, была категорически против этого, и вместо мореходного училища в 1901 году Янис поступает в Прибалтийскую учительскую семинарию в Кулдиге. В училище Дауман быстро примкнул к социал-демократическому кружку, а в начале 1902 года он принимается в ряда социал-демократической организации. Янис стал заведующим библиотеки кружка.
Но проучился Янис недолго – на рубеже 1902-1903 годов он был исключен из семинарии как зачинщик акции протеста, произошедшей 6 декабре 1902 года: во время занятий вместо гимна «Боже, царя храни» семинаристы демонстративно запели революционные песни на латышском языке. После этого Дауманом заинтересовалась Охранка, которая начала его преследовать.
Вскоре Янис вместе с другими социал-демократами и со своим младшим братом Ансом организует на рижской бумажной фабрике Фейтля на Югле подпольный революционный кружок.
Через год после исключения из семинарии Ян сдал экстерном экзамены на звание народного учителя и получил вакантное место младшего учителя в Кулдигской учительской семинарии в Мадоне в Венденском уезде Лифляндской губернии (см. фото №3 в посте). Здесь он впервые близко сходится с учителем из северной Латвии Виктором Барбаном, одним из основателей социал-демократических кружков в Малиенах (центральная Латвия). Их знакомство переросло в большую дружбу. Виктор Барбан был старше и учился в волостной школе на несколько лет раньше Яна. Позднее Барбан учился вместе с Ансом в Псковском землемерном училище и стал другом семьи Дауманов. Именно у Барбана Ян учился партийной работе.
В середине 1904 года начались повальные аресты социал-демократов в Венденском уезде, от которых Дауман был вынужден скрываться в лесу. Затем Ян перебрался в Ригу. Он полностью уходит в революционную работу, активно участвуя в выступлениях рижских рабочих.
Среди организаторов ранее упоминавшегося кружка был преподаватель Рижского политехнического института Янис Приедит, который впоследствии организовал собственную фабричку искусственных мельничных жерновов. Рабочими фабрики были подобраны исключительно социал-демократы, часть которых была членами ранее упоминавшегося кружка. Под выноской этой фабрики в 1905 году была организована партийная подпольная мастерская по изготовлению бомб, в деятельность которой были вовлечены и братья Дауманы. Также в адрес этой фабрики под видом безобидных грузов поступало упакованное в бочках огнестрельное оружие, закупавшееся социал-демократами за границей.
Продолжение следует...
#Ю_П_Гавен
Ян (будущий Юрий Гавен) стал пятым (из девяти, 8 мальчиков и 1 девочка) ребёнком в небогатой семье Дауманов. Семья жила на шести десятинах земли, арендованной и впоследствии выкупленной у городской управы Риги. Это был небольшой участок заболоченной земли с домиком на хуторе, почти у самого леса, неподалеку от Бикерниесской церкви.
Младшие Дауманы (включая и Яна) учились в Бикерниесском приходском училище и помогали по хозяйству. После смерти отца. произошедшая вскоре после рождения Яна, для нашего героя авторитетом стал самый старший из всех братьев – Екабс, бежавший из дома и ушедший юнгой на парусник. После того, как старший брат поплавал по Атлантике, он вернулся домой и попросил прощение у родителей. Его простили и дали добро на поступление в Рижское Мангельское мореходное училище. Екабс также стал участником революционного движения, принимая участие в стихийных акциях протеста. За ним стал тянуться и Ян. Первое "боевое крещение" нашего героя произошло 5-6 мая 1899 года во время протестной акции рабочих в Александровском саду (Рига), где он также участвовал с братом.
Но летом 1900 года Екабс погибает в ходе одного из плаваний. Ян тоже хотел стать моряком, но его мама (Готлиб Дауман, см. фото №2 в посте), тяжело переживавшая смерть старшего сына, была категорически против этого, и вместо мореходного училища в 1901 году Янис поступает в Прибалтийскую учительскую семинарию в Кулдиге. В училище Дауман быстро примкнул к социал-демократическому кружку, а в начале 1902 года он принимается в ряда социал-демократической организации. Янис стал заведующим библиотеки кружка.
Но проучился Янис недолго – на рубеже 1902-1903 годов он был исключен из семинарии как зачинщик акции протеста, произошедшей 6 декабре 1902 года: во время занятий вместо гимна «Боже, царя храни» семинаристы демонстративно запели революционные песни на латышском языке. После этого Дауманом заинтересовалась Охранка, которая начала его преследовать.
Вскоре Янис вместе с другими социал-демократами и со своим младшим братом Ансом организует на рижской бумажной фабрике Фейтля на Югле подпольный революционный кружок.
Через год после исключения из семинарии Ян сдал экстерном экзамены на звание народного учителя и получил вакантное место младшего учителя в Кулдигской учительской семинарии в Мадоне в Венденском уезде Лифляндской губернии (см. фото №3 в посте). Здесь он впервые близко сходится с учителем из северной Латвии Виктором Барбаном, одним из основателей социал-демократических кружков в Малиенах (центральная Латвия). Их знакомство переросло в большую дружбу. Виктор Барбан был старше и учился в волостной школе на несколько лет раньше Яна. Позднее Барбан учился вместе с Ансом в Псковском землемерном училище и стал другом семьи Дауманов. Именно у Барбана Ян учился партийной работе.
В середине 1904 года начались повальные аресты социал-демократов в Венденском уезде, от которых Дауман был вынужден скрываться в лесу. Затем Ян перебрался в Ригу. Он полностью уходит в революционную работу, активно участвуя в выступлениях рижских рабочих.
Среди организаторов ранее упоминавшегося кружка был преподаватель Рижского политехнического института Янис Приедит, который впоследствии организовал собственную фабричку искусственных мельничных жерновов. Рабочими фабрики были подобраны исключительно социал-демократы, часть которых была членами ранее упоминавшегося кружка. Под выноской этой фабрики в 1905 году была организована партийная подпольная мастерская по изготовлению бомб, в деятельность которой были вовлечены и братья Дауманы. Также в адрес этой фабрики под видом безобидных грузов поступало упакованное в бочках огнестрельное оружие, закупавшееся социал-демократами за границей.
Продолжение следует...
#Ю_П_Гавен
Немного про антиакадемический нигилизм
Недавно бегло глянул одно видео, связанное с кризисом в физических науках, и вспомнил, что что среди некоторых политизированных людей распространён пренебрежительный взгляд на профессиональных историков, связанный со схожими кризисными тенденциями в современной исторической науке – якобы историки исключительно "гоняются за государственными грантами, премиями и должностями и подлизывают друг другу". В меньшей степени эта точка зрения распространена среди правых, в большей точки зрения – среди левых. Некоторые левые ещё умудрятся современной исторической науке противопоставлять советскую историографию (например истпарт 1920-1930-х годов). Как человек, стремящийся стать дипломированным исследователем, я бы хотел высказаться по поводу подобной точки зрения.
Первое. Подобные утверждения делают исключительно люди, которые с исторической наукой не прикасались от слова совсем. Вышеперечисленные проблемы действительно имеют место быть, однако политически ангажированными гражданами эти проблемы раздуваются до абсолюта. Для, например, некоторых левых этот взгляд удобный – он позволяет открещиваться от неудобных выводов современной исторической науки по части советской истории. Однако эти люди не берут в расчёт одну простую вещь – при должном желании и усердии, терпении и моральной выдержки можно спокойно писать и без грантов (речь идёт, в первую очередь, про исследователей, слабо связанных или не связанных вообще с археологией; у людей, причастных к раскопкам имеются свои нюансы в этом плане – прим. Р.И.). Сошлюсь на свой пример – на данный момент ни в одной моей статье нету указания на гранты (а эти указания обязательны в "грантовых" статьях!).
Да и грант это, зачастую, не приговор "научности" статьи. Получение гранта вовсе не значит, что каждая статья будет проверяться теми, кто тебе выдал финансирование – в большинстве случае финансируются не конкретные публикации, а идея в целом. А отчётность по гранту идёт за количество публикаций и за то, в каких местах ты публикуешься (насколько они "крутые"), а не за их содержание. Это также необходимо понимать.
Второе, про "подлизывания". У всех добросовестных историков в голове неизбежно складывается принцип – ты можешь трижды не любить какого-то другого исследователя. Но если он как исследователь пишет добротные научные работы, ты обязан не переносить ваши личные тёрки в научные статьи и монографии, если они не касаются, собственно, науки.
К слову, позволю себе сделать один небольшой анонс – 6 марта я откопал одну объёмную и преинтереснейшую статью Юрия Гавена про события 1917-1918 годов, которую почему-то не цитировали в работах постсоветского периода. И завтра я выложу файл с ней. Будет интересно, уверяю вас🙃
И напоследок хотелось бы предостеречь читателей «Красно-белого Крыма». Если вы увидите в какой-либо статье, например, левого толка, пренебрежительное отношение к некой "академической тусовке", что якобы все современные историки ничем полезные не занимаются – лучше дропайте такое чтиво и отписывайтесь от авторов подобных тезисов. Подобные слова – явный признак того, что вам хотят впарить какую-то псевдоисторическую и идеологизированную ерунду. Почитайте лучше крымский истпарт и более поздние (в том числе и постсоветские) научные работы по теме – там правды побольше будет : )
#Размышления #Дневник_начинающего_исследователя
Недавно бегло глянул одно видео, связанное с кризисом в физических науках, и вспомнил, что что среди некоторых политизированных людей распространён пренебрежительный взгляд на профессиональных историков, связанный со схожими кризисными тенденциями в современной исторической науке – якобы историки исключительно "гоняются за государственными грантами, премиями и должностями и подлизывают друг другу". В меньшей степени эта точка зрения распространена среди правых, в большей точки зрения – среди левых. Некоторые левые ещё умудрятся современной исторической науке противопоставлять советскую историографию (например истпарт 1920-1930-х годов). Как человек, стремящийся стать дипломированным исследователем, я бы хотел высказаться по поводу подобной точки зрения.
Первое. Подобные утверждения делают исключительно люди, которые с исторической наукой не прикасались от слова совсем. Вышеперечисленные проблемы действительно имеют место быть, однако политически ангажированными гражданами эти проблемы раздуваются до абсолюта. Для, например, некоторых левых этот взгляд удобный – он позволяет открещиваться от неудобных выводов современной исторической науки по части советской истории. Однако эти люди не берут в расчёт одну простую вещь – при должном желании и усердии, терпении и моральной выдержки можно спокойно писать и без грантов (речь идёт, в первую очередь, про исследователей, слабо связанных или не связанных вообще с археологией; у людей, причастных к раскопкам имеются свои нюансы в этом плане – прим. Р.И.). Сошлюсь на свой пример – на данный момент ни в одной моей статье нету указания на гранты (а эти указания обязательны в "грантовых" статьях!).
Да и грант это, зачастую, не приговор "научности" статьи. Получение гранта вовсе не значит, что каждая статья будет проверяться теми, кто тебе выдал финансирование – в большинстве случае финансируются не конкретные публикации, а идея в целом. А отчётность по гранту идёт за количество публикаций и за то, в каких местах ты публикуешься (насколько они "крутые"), а не за их содержание. Это также необходимо понимать.
Второе, про "подлизывания". У всех добросовестных историков в голове неизбежно складывается принцип – ты можешь трижды не любить какого-то другого исследователя. Но если он как исследователь пишет добротные научные работы, ты обязан не переносить ваши личные тёрки в научные статьи и монографии, если они не касаются, собственно, науки.
К слову, позволю себе сделать один небольшой анонс – 6 марта я откопал одну объёмную и преинтереснейшую статью Юрия Гавена про события 1917-1918 годов, которую почему-то не цитировали в работах постсоветского периода. И завтра я выложу файл с ней. Будет интересно, уверяю вас
И напоследок хотелось бы предостеречь читателей «Красно-белого Крыма». Если вы увидите в какой-либо статье, например, левого толка, пренебрежительное отношение к некой "академической тусовке", что якобы все современные историки ничем полезные не занимаются – лучше дропайте такое чтиво и отписывайтесь от авторов подобных тезисов. Подобные слова – явный признак того, что вам хотят впарить какую-то псевдоисторическую и идеологизированную ерунду. Почитайте лучше крымский истпарт и более поздние (в том числе и постсоветские) научные работы по теме – там правды побольше будет : )
#Размышления #Дневник_начинающего_исследователя
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Гавен Ю. Из истории революционного движения в Крыму (Октябрь 1917 г. – апрель 1918 г.) // Известия Таврического Общества истории, археологии и этнографии. Т. 4, 1931. С. 1-36.
Рад вам представить недавно обнаруженную статью Юрия Гавена про крымские события 1917-1918 годов. Статья напечатана в 1930-1931 годах, то есть уже после начала "великого перелома" и после отгремевших в Крымской АССР дел Вели Ибраимова и Милли-Фирки.
При прочтении стоит держать у себя в голове, что Юрий Петрович был непосредственным участником описываемых событий, а потому ему вполне свойственно отражать не все их аспекты. Однако в сравнении с тем, что пойдёт потом – это глоток свежего воздуха для исследователя и интересное чтиво для простого человека. Тем более автор не стесняется говорить про вещи, которые показывают свои слабости и ошибки, и слабости и ошибки крымских большевиков в целом.
Можно по-разному относиться к Гавену из-за его политической деятельности. Но как историографа революционных событий в Крыму его, безусловно, стоит уважать, вне зависимости от ваших идеологических взглядов.
P.S. Текст взят отсюда.
Рад вам представить недавно обнаруженную статью Юрия Гавена про крымские события 1917-1918 годов. Статья напечатана в 1930-1931 годах, то есть уже после начала "великого перелома" и после отгремевших в Крымской АССР дел Вели Ибраимова и Милли-Фирки.
При прочтении стоит держать у себя в голове, что Юрий Петрович был непосредственным участником описываемых событий, а потому ему вполне свойственно отражать не все их аспекты. Однако в сравнении с тем, что пойдёт потом – это глоток свежего воздуха для исследователя и интересное чтиво для простого человека. Тем более автор не стесняется говорить про вещи, которые показывают свои слабости и ошибки, и слабости и ошибки крымских большевиков в целом.
Можно по-разному относиться к Гавену из-за его политической деятельности. Но как историографа революционных событий в Крыму его, безусловно, стоит уважать, вне зависимости от ваших идеологических взглядов.
P.S. Текст взят отсюда.
Forwarded from Рыжий Мотэле
АМЕРИКАНСКИЙ МАККАРТИЗМ VS СОВЕТСКИЙ
По целому ряду причин, о которых уже отчасти упоминалось в цикле записей о деле Розенбергов, американский опыт «воспитания патриотизма в евреях» оказался (по крайней мере, в сравнительно краткосрочной перспективе) более успешным, чем советский. Сотрудничество американских верхов с еврейскими позволило не превратить маккартизм в открыто антисемитскую кампанию (хотя желающие сделать это были и даже пеняли Маккарти на то, что он находится под влиянием еврейского лобби и поэтому недостаточно разоблачает евреев). Несмотря на всё безумие шпиономании, сам по себе выбор мишени был с политической точки зрения вполне рациональным, а государство проводило границу между «правильными» и «неправильными» евреями, не допуская применения коллективной ответственности. От американских евреев не требовали отказа от их национальной идентичности, от них требовали переосмыслить эту идентичность так, чтобы она исключала левизну, и подкрепляли это требование пряником восходящей социальной мобильности (см. предыдущую запись).
Советские же верхи, в отличие от американских, во-первых, в очередной раз подвергли атаке те группы, которые были в действительности вполне лояльны государству, подорвав тем самым их лояльность. Во-вторых, не предложили «своим» евреям никакого пряника: предложить было особо нечего, формула «социальное продвижение в обмен на политическую лояльность» была успешно использована в послереволюционные годы, но теперь евреи и так уже были интегрированы в советское общество и принадлежали в большинстве своём к его средним слоям, выше же их никто продвигать не собирался, наоборот, шёл обратный процесс уменьшения доли евреев в управляющей элите (не только как результат определённой кадровой политики, но и по объективным причинам, т.к. из-за урбанизации и модернизации общества другие народы СССР по своему образовательному уровню стали догонять евреев, которые раньше опережали их по этому показателю). В-третьих, не предложили никакой позитивной альтернативы, которая позволила бы сочетать советскую и еврейскую идентичность – более того, своими руками уничтожили такую альтернативу, ранее созданную в СССР, в виде еврейской советской культуры.
По целому ряду причин, о которых уже отчасти упоминалось в цикле записей о деле Розенбергов, американский опыт «воспитания патриотизма в евреях» оказался (по крайней мере, в сравнительно краткосрочной перспективе) более успешным, чем советский. Сотрудничество американских верхов с еврейскими позволило не превратить маккартизм в открыто антисемитскую кампанию (хотя желающие сделать это были и даже пеняли Маккарти на то, что он находится под влиянием еврейского лобби и поэтому недостаточно разоблачает евреев). Несмотря на всё безумие шпиономании, сам по себе выбор мишени был с политической точки зрения вполне рациональным, а государство проводило границу между «правильными» и «неправильными» евреями, не допуская применения коллективной ответственности. От американских евреев не требовали отказа от их национальной идентичности, от них требовали переосмыслить эту идентичность так, чтобы она исключала левизну, и подкрепляли это требование пряником восходящей социальной мобильности (см. предыдущую запись).
Советские же верхи, в отличие от американских, во-первых, в очередной раз подвергли атаке те группы, которые были в действительности вполне лояльны государству, подорвав тем самым их лояльность. Во-вторых, не предложили «своим» евреям никакого пряника: предложить было особо нечего, формула «социальное продвижение в обмен на политическую лояльность» была успешно использована в послереволюционные годы, но теперь евреи и так уже были интегрированы в советское общество и принадлежали в большинстве своём к его средним слоям, выше же их никто продвигать не собирался, наоборот, шёл обратный процесс уменьшения доли евреев в управляющей элите (не только как результат определённой кадровой политики, но и по объективным причинам, т.к. из-за урбанизации и модернизации общества другие народы СССР по своему образовательному уровню стали догонять евреев, которые раньше опережали их по этому показателю). В-третьих, не предложили никакой позитивной альтернативы, которая позволила бы сочетать советскую и еврейскую идентичность – более того, своими руками уничтожили такую альтернативу, ранее созданную в СССР, в виде еврейской советской культуры.
Forwarded from Рыжий Мотэле
Фактически евреев ставили в ситуацию, когда «еврейское» и «советское» противопоставлялись друг другу и рассматривались как взаимоисключающие понятия, потому что теоретически любой еврей, будь он хоть трижды коммунист, мог быть заклеймён «еврейским буржуазным националистом», а значит, как сказал Сталин, «агентом американской разведки». Сама по себе такая политика, когда человек ставится в ситуацию выбора между лояльностью своему этносу и лояльностью своему государству, крайне опасна с точки зрения интересов государства, ведь при таком выборе очевидно, что большинство всегда предпочтёт частное общему, так как оно ближе и роднее. Тем более что и выбор второго варианта (полный отказ от еврейской идентичности) не только не сулил никаких дополнительных преимуществ, как уже сказано выше, но и не давал никакой гарантии от подозрений – ведь, в отличие от царской России, еврейство трактовалось не как религия, которую можно поменять, а как национальность, которая от твоей воли не зависит (и даже если ты или твои дети поменяли её в паспорте, максимум, что это давало – надежду на то, что не станет хуже, то есть на избежание проблем, связанных с «пятым пунктом», да и то не всегда, потому что в некоторых ситуациях, согласно известному анекдоту, «морда» важнее «паспорта»). В итоге неудивительно, что такая политика способствовала росту националистических чувств среди евреев, ибо «если нет разницы, зачем платить больше?», и «если тебя обидели незаслуженно, пойди и заслужи».
Потом, после Сталина и реабилитации осуждённых по «делу врачей» и «делу ЕАК», попытались откатить назад, еврейскую советскую культуру в несколько урезанном виде реанимировали, но травма уже была нанесена слишком большая, а лечение было слишком непоследовательным. В общем, советский маккартизм, в отличие от американского, привёл к результатам, прямо противоположным заявленным целям – к растущему отторжению советских евреев от своего государства.
#СССР #США #1940е #1950е #коммунизм #антисемитизм #советскиеевреи
Потом, после Сталина и реабилитации осуждённых по «делу врачей» и «делу ЕАК», попытались откатить назад, еврейскую советскую культуру в несколько урезанном виде реанимировали, но травма уже была нанесена слишком большая, а лечение было слишком непоследовательным. В общем, советский маккартизм, в отличие от американского, привёл к результатам, прямо противоположным заявленным целям – к растущему отторжению советских евреев от своего государства.
#СССР #США #1940е #1950е #коммунизм #антисемитизм #советскиеевреи
И снова порекомендую почитать моих коллег!
На сей раз – размышления автора «Рыжего Мотэле», за которым я внимательно слежу, и вам советую ; )
#Поддержка_товарищей
На сей раз – размышления автора «Рыжего Мотэле», за которым я внимательно слежу, и вам советую ; )
#Поддержка_товарищей
Чем глубже копаю историю Крыма в первый (январь-апрель 1918 г.) и второй (апрель-июнь 1919 г.) периоды советской власти, тем больше понимаю, что на многих крымских большевиков 1918 год оказал колоссальное влияние на их тактику и стратегию действий.
В будущем обязательно вам про это расскажу. И, вероятно, не один раз и даже не два.
#Мемы #ССР_Таврида_1918 #Крымская_ССР_1919
В будущем обязательно вам про это расскажу. И, вероятно, не один раз и даже не два.
#Мемы #ССР_Таврида_1918 #Крымская_ССР_1919
Молчание о межнациональном конфликте на Юге Крыма 1918 года как пример использования амнистии в качестве одного из типов забвения
До 1928 года про крымскотатарское восстание, произошедшее в апреле 1918 г., писалось очень мало. Перечислим те работы, которые на данный момент известны исследователям:
1) Статья Юрия Гавена «Крымские татары и революция». Опубликована в конце декабря 1919 года в газете «Жизнь национальностей», издававшаяся в Москве.
2) Статья Исаака Хайкевича «Наша политика в Крыму». Опубликована в октябре 1921 года, там же.
3) Статья Владимира Елагина «Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы», опубликованная в третьем номере сборника крымского истпарта «Революция в Крыму» в 1924 году.
Как можно наблюдать, две из трёх работ напечатаны за пределами Крыма. Более того – даже статья Елагина изначально была опубликована в пятом номере материкового журнала "Новый Восток".
Конечно, мною ещё не разобраны фонды крымских советских газет эпохи Крымской ССР 1919 года. Однако в силу независящих от меня обстоятельств глянуть периодику тех месяцев в ближайшей перспективе я едва ли смогу, поэтому отталкиваемся от того, что имеем.
Откуда возникла тенденция крайне неохотной публикации статей с упоминанием данного этноконфликта в пределах Крыма?
Отвечая на этот вопрос, нужно вспомнить одно важное обстоятельство. В апреле-июне 1919 года, по данным ранее упоминавшегося Хайкевича, крымскими большевиками была провозглашена амнистия всем участникам крымскотатарского восстания, произошедшего годом ранее. В 1920-1921 годах происходили рецидивы нарушения амнистия, однако после сворачивания красного террора в Крыму она вновь стала действовать. Амнистия также затронула и будущего председателя ЦИК Крымской АССР (в 1924-1928 годах) Вели Ибраимова – представителя левого крыла "Милли-Фирки", который вместе с этой фракцией принял участие в переходе из М-Ф в РКП(б) на рубеже 1918-1919 годов. В апреле 1918 года он принимал участие в вышеназванных событиях, однако до 1928 года про это в большевистских кругах было не принято активно вспоминать, равно как и про всех остальных их участников, включая и простых людей.
Это было неизбежным следствием амнистии – для руководителей Советского Крыма она являлась инструментом, с помощью которого данный этноконфликт планировалось предать забвению в общественном сознании. Публичное внимание к истории данной резни потенциально могло привести к этносоциальному конфликту вокруг памяти об событии ("кто виноват?" "должны ли участники восстания понести наказание?" и т.д.). В условиях, когда про восстание даже в 1920-х годах продолжали помнить греки и крымские татары, проживавшие на Юге Крыма, подобное развитие событие было крайне нежелательным для крымских большевиков. А потому они предпочитали осмыслять произошедшее на страницах центральной печати (а не крымской) и поэтому крымский истпарт опубликовал только одну статью (В.А. Елагина), где относительно подробно говорится о резне.
Я не буду сейчас комментировать степень эффективности амнистии как метода преодоления травматической памяти о событиях 1918 года. Но как исследователь хочу отметить, что амнистия негативно сказалась на процессе научного осмысления этих событий в 1920-е годы – крымистпарт в своём сборнике "Революция в Крыму" часто приводил обильные публикации документов. По теме крымскотатарского восстания каких-либо документов же не публиковалось. Однако это было связано не столько желанием редакторов местного истпарта "прикрыть" того же Вели Ибраимова и прочих крымскотатарских работников, причастных к развязыванию конфликта (хотя это, конечно, также имело место быть), сколько стремлением сохранить гражданский и межнациональный мир на крымском юге.
До 1928 года про крымскотатарское восстание, произошедшее в апреле 1918 г., писалось очень мало. Перечислим те работы, которые на данный момент известны исследователям:
1) Статья Юрия Гавена «Крымские татары и революция». Опубликована в конце декабря 1919 года в газете «Жизнь национальностей», издававшаяся в Москве.
2) Статья Исаака Хайкевича «Наша политика в Крыму». Опубликована в октябре 1921 года, там же.
3) Статья Владимира Елагина «Националистические иллюзии крымских татар в революционные годы», опубликованная в третьем номере сборника крымского истпарта «Революция в Крыму» в 1924 году.
Как можно наблюдать, две из трёх работ напечатаны за пределами Крыма. Более того – даже статья Елагина изначально была опубликована в пятом номере материкового журнала "Новый Восток".
Конечно, мною ещё не разобраны фонды крымских советских газет эпохи Крымской ССР 1919 года. Однако в силу независящих от меня обстоятельств глянуть периодику тех месяцев в ближайшей перспективе я едва ли смогу, поэтому отталкиваемся от того, что имеем.
Откуда возникла тенденция крайне неохотной публикации статей с упоминанием данного этноконфликта в пределах Крыма?
Отвечая на этот вопрос, нужно вспомнить одно важное обстоятельство. В апреле-июне 1919 года, по данным ранее упоминавшегося Хайкевича, крымскими большевиками была провозглашена амнистия всем участникам крымскотатарского восстания, произошедшего годом ранее. В 1920-1921 годах происходили рецидивы нарушения амнистия, однако после сворачивания красного террора в Крыму она вновь стала действовать. Амнистия также затронула и будущего председателя ЦИК Крымской АССР (в 1924-1928 годах) Вели Ибраимова – представителя левого крыла "Милли-Фирки", который вместе с этой фракцией принял участие в переходе из М-Ф в РКП(б) на рубеже 1918-1919 годов. В апреле 1918 года он принимал участие в вышеназванных событиях, однако до 1928 года про это в большевистских кругах было не принято активно вспоминать, равно как и про всех остальных их участников, включая и простых людей.
Это было неизбежным следствием амнистии – для руководителей Советского Крыма она являлась инструментом, с помощью которого данный этноконфликт планировалось предать забвению в общественном сознании. Публичное внимание к истории данной резни потенциально могло привести к этносоциальному конфликту вокруг памяти об событии ("кто виноват?" "должны ли участники восстания понести наказание?" и т.д.). В условиях, когда про восстание даже в 1920-х годах продолжали помнить греки и крымские татары, проживавшие на Юге Крыма, подобное развитие событие было крайне нежелательным для крымских большевиков. А потому они предпочитали осмыслять произошедшее на страницах центральной печати (а не крымской) и поэтому крымский истпарт опубликовал только одну статью (В.А. Елагина), где относительно подробно говорится о резне.
Я не буду сейчас комментировать степень эффективности амнистии как метода преодоления травматической памяти о событиях 1918 года. Но как исследователь хочу отметить, что амнистия негативно сказалась на процессе научного осмысления этих событий в 1920-е годы – крымистпарт в своём сборнике "Революция в Крыму" часто приводил обильные публикации документов. По теме крымскотатарского восстания каких-либо документов же не публиковалось. Однако это было связано не столько желанием редакторов местного истпарта "прикрыть" того же Вели Ибраимова и прочих крымскотатарских работников, причастных к развязыванию конфликта (хотя это, конечно, также имело место быть), сколько стремлением сохранить гражданский и межнациональный мир на крымском юге.